Город

         1
Нет в тебе ни любви, ни надежды.
Затаенный в призывных огнях.
И твои золотые одежды
Поутру рассыпаются в прах.

Только купол церковный под солнцем
Так сияет, что млеет душа.
Помню мама меня, оборванца
По проселку вела не спеша.

Она ставила тонкие свечи
И записочки клала под них.
И немыслимой тайною вечность
Из подвалов текла городских.

Жизнь была еще нищей и строгой.
Только что откатилась война.
И на каждом крыльце, на пороге
Расшибала несчастья волна.

И закончив свое поминанье,
Покрестившись на купол вдали,
Мы под солнца дневного сиянье,
Долго в дом деревенский брели.

И потом на печи засыпая,
Бредил я этажами его.
Крик ночной громыханьем трамвая
Вырывался из сна моего.
        2
Жалась юность к дворовым простушкам,
Но мерещился запах полей,
И под звон развеселой частушки
Над покосом восход заалел.

Привыкал к суете и порокам
И глазницам подвалов сырых,
Где вещали блатные пророки
И безжалостно били поддых.

Но не проклял я капища эти,
Что гудели, шипели дымясь.
На стенах транспоранты, портреты,
А на улице липкая грязь.

И шагал я в толпе разнородной,
Задыхаясь от счастья труда.
Жаль, что труд тот на благо народа
Превратился во прах без стыда.
        3
Смерть гонялась за нами по переулкам.
Не плохой у нее получался улов.
Сколько нас унесло роковая прогулка!
На погосте прибавила новых крестов.

Над городом корчатся стоны и крики
Последних прощай и последних прости.
Гонят бездомных, венчают великих
И золото дарят им в щедрой горсти.

Город стозвонный, город стотрубный
Сколько ты выместил сил из меня!
Шипами мостил мне путь мой стотрудный.
Окатывал холодом, жаром огня.

Я многое знаю, и многое видел.
И бит и обласкан был на веку.
Хранил меня город, и смерти не выдал,
когда был круг жизни как будто замкнут.

Я мерил и взглядом тебя и шагами.
Знавал все пивные твои, пустыри,
Были друзьями с тобой и врагами,
Но душу тебе благодарно открыл.
         4
Город долго не спал, утомленный в дневной круговерти.
Он истошно кричал как будто в предчувствии смерти.
А на улицах скорбь застывала в глубоких глазницах.
Норовил небоскреб за осколок луны зацепиться.
Бежали в подвалы худые ничейные кошки.
Заползали в вокзалы бомжихи с глазами матрешки.
И ревел дебошир, самогон у жены отбирая.
 И на траурный пир родню собирал, умирая
Неопознанный вор. он безмолвно прощенья просил.
Сам себе приговор за неловких судей выносил.

Был декабрь на дворе. мороз. Люди ждали метелей.
Гирлянды горели на праздничных соснах и елях.
Выбегали во двор неблагополучные дети,
 Прятал топор маньяк домой возвротясь на рассвете.
Площадь у кабака вся полна беспризорниц и шлюх.
Дым и вонь табака, матерки и шлепки оплеух.
И женщина одна в лице с невыносимой мукой.
Ступила под фонарь и плачет, нервно прячет руки.
Ей холодно, в душе и теле дрожь неумолима.
Откуда и зачем она в ночи сюда гонима?
В ней страха нет. Судьба. За грех готовы расплатиться.
А город пир и бал и некогда ему смутиться.
Ему все нипочем: стенанья песни, пляски.
Он богемой течет, торопясь до зари расплескаться.
Нету лада в домах. В расстованьях прибавилось фальши.
Птицы черной размах все ниже и ниже. и дальше.

И в этот странный час я возлежал в твоих объятьях.
И музыка лилась и непорочный ангел счастья
Слетел. В стекло окна вдруг обезумевшая птица,
Очнувшись ото сна, раскинув крылья, стала биться.
Конечно не к добру, но что со мной случиться может?
Случилось. Январю я не был рад. Помилуй Боже
Нас от таких минут.
Но жизнь не только песнопенья.
Когда кострища жгут, не сожалеют о поленьях.
И мир стал одинок еще на родственную душу.
Конечно, всем нам будет срок последний плод свой скушать
И отойти, простясь, безумству наказаний нету...
        2000г.