Королевское

Утром подставляет лицо под ледяную родниковую воду,
Словно из чудного сна, выводит себя еле живую на смерть и свободу.
Она существует ещё, потому что зачем-то нужна народу.

Голова трещит по швам, как старая ткань.
"Давай-ка детка..." — выпивает салатовую таблетку, — "не буянь!
Коллекционируй противоположности, такие, как инь и ян.
Не смотри на себя, как на дрянь.

Выходи в свет торжествующе, словно тебя от него не тошнит,
Словно есть прочный каркас, и он в тебя намертво вшит.
Улыбайся, словно тебя он не душит и не крошит.

Маши им рукой, по-королевски, с достоинством, и голову приподняв, 
Не пачкай солёной водой рукав.
В этом мире никто не прав.

Прощайся и расставайся с людьми, прошита которыми насквозь...
Ровно вот так ты узнаешь, как хоть что-то тебе далось.
А потом становись прямой, как  гвоздь.

Прячь от народа обрубки каждой своей Любови,
Пусть стилисты замажут пудрой, там, или тоналкой все пятна крови
И синяки, и вот эти мертвеческие оттенки, Боже благослови.
И тебе не идут густые хмурые  брови..."

И она, да, выходит на свой балкон, площадь под ним ревет,
Словно самолёт, когда прогревает мотор или идёт на взлёт.
Она знает своё место в этой тупой постановке.
Площадь затихает. Под лёгкими сходит лёд.
Она стоит, выдыхает и руку трёт.
Потом собирается и, не дрогнув, врет.
А сама только ждёт, что, возможно, ещё пол века — и Господь сжалится, и к себе её заберёт.