Наваждение

Феерия


      Мы из Нави пришли
      В этот красочный Сон,
      Под названием Явь,
      Чтобы, Род свой продлив,
      Погрузиться обратно в Навь.


I

      Любомудр проснулся в ночи. За окном темно. Тишина.
     Он вот так же проснулся в Явь пятнадцать тысяч восемнадцать дней назад и увидел свет, и услышал звуки…
      Целую вечность до этого спал он и видел без образов сон, без красок, теней и звуков — дивный Великий Сон. И неведомы были ему, не рождённому в Явь, ни музыки прелесть, ни запахов сладость, ни форм очертания, ни света игра и тени. Что же «видел» и «слышал» он в далёком предвечном сне?! Нет, не вспомнить теперь, как не вспомнить и первого детского сна в колыбели. Прелесть Яви затмила глубинную память — кладезь знаний веков и предков, громоздящихся глыбами гор в предсознании.

II

      В эту ночь Любомудру снился сон. Ему снилась родная бабушка, воспитавшая в нём те качества, что позволили ему видеть мир в гармонии — полноте и единстве. Этой ночью во сне он увидел деревню детства, где на пыльной, солнцем нагретой земле, босоногим мальчишкой ощутил он впервые тепло планеты.
      Сон был в начале мрачный: гроб стоит в деревенском дворе — бабушка умерла. Вот несёт он с кем-то из близких гроб по единственной сельской улице на кладбищенский холм, где врата в мир иной — мир Нави. Вот процессия остановилась у старого клуба, постояла минуту и вновь продолжает путь на кладбище мимо фасадов деревенских домов, глядящих на улицу небольшими окошками сквозь заросшие палисадники. И ещё остановка — у двора основателя сей деревни — купца-старовера. Все заходят во двор. Каменный старый, выбеленный иссиня дом, где предметы и стены хранят память о прежних его жильцах. Вот из гроба достали покойницу и пытаются усадить тело мёртвое в кресло. Наблюдает философ картину эту и чувствует, что покойница вовсе не мертвая — она просто спит, как и он теперь тоже спит. Он подходит к старушке-покойнице, все пред ним расступаются, он берёт её тело на руки и кладёт на обеденный стол, как то принято по обычаю древнему.
      — Разве слышите вы разложения тела запах? — вопрошает он окружающих.
      — Нет, — отвечают ему стоящие. — Но она умерла, — добавляет кто-то.
      — Вот подаст она знак сейчас, — говорит он, касаясь руки старушки. И вдруг медленно подаёт она знак рукою; но уста её остаются немыми. Этот знак, никому непонятный, открывает ему, будто книгу, сокрытое. Навь и Явь меж собою ведут беседу! Он теперь знает то, что не знают другие.
………………………………………………………………………………………………
      Он проснулся. Едва наступало утро. Силясь в памяти бессловесный тот диалог со старушкой облечь словами. Но, тщетно — мир загробный не знает слов: только образы, символы, чувства, знание.
      Любомудр погружается снова в сон. Видит берег родного моря, там, где детство его прошло. Вода в море прозрачная, чистая. Скалы, прибрежный песок и лодки. Катер плывёт по воде и на палубе он, Любомудр. Катер выходит на мелководье, близко проходит вдоль берега, слышны стуки по днищу — это днище цепляет дно. Вот заходит он в устье реки и по ней поднимается вверх. Чудный вид за кормой открывается взору: бирюза морской глади на отмелях, жёлтый берег и карие камни зелёных мысов, небо светлое, голубое до белизны, и в его вышине — солнца сверкающий золотом диск. Так, наверное, птицы небесные видят мир!
      Река обращается вдруг в дорогу, корабль — в обычный автобус, наполненный пассажирами. Автобус поднимается вверх по крутой дороге; пассажиры выходят — каждый на своей остановке. Где же моя остановка? — застревает в мозгу Любомудра вопрос. За окном не то осень, не то зима. Вот конечная. Последние пассажиры покидают автобус. Любомудр выходит. Темно. Неизвестно, куда идти. Маленькая провинциальная автостанция; он заходит вовнутрь: неуютно, безлюдно. Обувь на нём худа — зачем мне дырявая обувь, — думает он. — Обувь новая — новый друг, так трактуется этот образ снов; старая ж — кто её знает, к чему она снится, может к старому доброму другу, с кем немало прошли дорог и которого нет в живых? Вся дырявая, непригодная… Он снимает её — это выбор: чем с негодной, то уж лучше и вовсе без обуви. Ноги босые… холодно, сыро…

III

      И вновь возвращается в Явь философ. Солнечный день за окном, морозно.
      Что же сон? Сон из двух частей.
      В первой — похороны. Покойник снится всегда к дождю, — говорят в народе. Нет, память предков — не мёртвое. Разговор со старушкой во сне бессловесный да солнце с утра за окном — тому подтверждение.
      Часть вторая — из сказки в быль. Из тёплого лета в холодную зиму. От солнца и света во тьму и ночь. От полёта над миром до повозки в крутую гору. Это путь из духовного да в мирское. Поиск места под солнцем в короткой жизни. Так, покинув свою обитель — мир сакральный, уединённый — мы рождаемся в мир суетный. Это ли пробуждение — в мир физический, приземлённый? Да, но ведь… возвышение было во сне — подъём крутой! А во снах это значит рост. Значит, путь земной — испытание.
      «Видеть сон — познавать себя, — гласит кхмерская мудрость. — Видеть во сне лекарства — проснуться здоровым». Вот и я, — размышлял философ, — вижу себя во снах блуждающего, без дома, без друга; сказка окружает меня вначале, и сменяет её ночь холодная. Сказка — фантазия — творчества дух: в ней наслаждаюсь я светом и красками. Тёмная мгла — равнодушного мира реальность. В первых снах всё пугала она меня, но теперь вызывает лишь грусть безысходности. Вижу сон, но не вижу лекарства. Вновь и вновь вспоминая слова «жизнь есть сон», с каждым сном утверждаюсь, что сон суть реальнее жизни. Мы во снах таковы, каковы есть по своей природе. Лишь во снах нам дана свобода быть с собой откровенными.

      Отрешиться от образов форм, предметов. Краски стереть. Света мираж развеять. В тишину окунуться. И откроется неизреченное: грандиозное, вечное — чистый Разум сознания Высшего! Откровение предсознания суть творение мира нового. Помнить себя, ведать Знания поколений — Ключ магический к вечной жизни.
      Любомудр проснулся. И теперь окончательно! Солнце яркое — день-деньской!


      Москва, 25 ноября 1999 г.