Не существует случайных встреч

Первых  двух  уроков  у  меня  не  было  и я, отправив  Лешу  Мыльникова в класс, разговаривала с его  матерью, высокой  рыжеволосой женщиной, лет  сорока, с заплаканными  глазами.  Она  была  ужасно  расстроена. Наш, так  называемый, комсостав –директор, оба  завуча и примкнувшая к ним химичка, только что  настоятельно  рекомендовал ей  перевести сына в спецшколу для умственно  отсталых   детей. Мальчику  было двенадцать лет, он  не  успевал  по  всем  предметам,  глядя  на  часы, не понимал времени и т.д.
«Что  мне  делать, Ирина  Владимировна» – говорила женщина, нервно  откидывая со лба  мешавшую  прядь  волос.
Я немного  подумала, вспомнила  чистенького, всегда  вовремя  подстриженного Лешку, который  балбесничал  на  уроках, плохо  соображал, иногда  путался  и  называл  меня  мамой. Самое  удивительное то, что в классе  никто  над  ним  не  смеялся, не  травил и не  поддразнивал. Возможно, к этому очень располагало  наличие вполне нормального старшего  брата  в 10-а классе,  весьма и весьма спортивного  телосложения.
 Я  не  очень  хороший  педагог, к тому же иногда  имею  свое  собственное  мнение, отличное от  мнения  педагогического  коллектива,  поэтому  сказала: «Давайте не  будем торопиться.  Вдруг  он  перерастет.  В конце  концов, не всем же  быть  академиками.» Антипедагогичная  мысль о том, что как-нибудь все обойдется, прочно засела у меня в голове.
Призрак  педсовета  уже  маячил  на  горизонте.  Но я  надеялась  им  пренебречь и шла  по  коридору с единственной  целью – не  попасться  на  глаза  директору со свитой и примкнувшей к ним химичкой. Обычно, в это время они делали  обход  здания . Встречу с ними я  находила  излишней.Притом, что наша Любовь Петровна всегда  отвечала моим представлениям об идеальном директоре.  Дойдя  до  спортзала, я вдоль шведской  стенки  аккуратно  двигалась в нужном  направлении и, наконец, открыла  дверь каморки физруков, заваленной, матами,  футбольными  мячами, кубками, вымпелами и прочей  спортивной  дребеденью.
« Я вчера  ей  все  высказал» - говорил   Константин  Цезаревич –  мой  приятель,учитель физкультуры  в  старших  классах, видимо продолжая   начатый  ранее разговор.
- Что  именно? –
- Не буду  ремонтировать  спортивную  площадку –
- Это  почему  же? –
- Не  хочу! - И Константин  Цезаревич  капризно  поджал  губы. – Хватит! Все  равно  я  здесь  работать  не  буду! Уйду!»
Из  вежливости  я  изобразила  сочувствие,  хотя  прекрасно  знала, что  мужская  часть  нашего  педагогического  коллектива, в количестве 5  человек, боится  нашего  директора, ,Любовь  Петровну  до  обмороков.  Вряд  ли  мой  приятель  что-то  ей  высказывал, и скорее всего, как  миленький  пойдет  приводить в порядок  спортивную  площадку, чинить  парты  или  электропроводку. А уходить ему, совершенно  точно, некуда, хотя  он  и  объявлял об этом  каждую  неделю.  Как  и  всегда, во  время  урока, в коридоре  стояла болезненная, напряженная  тишина, но   наша  каморка вплотную  примыкала к спортивному  залу.  Было  слышно, как второй  физрук, Аргын  Ахметович  ведет  урок  в  восьмом  классе.  Сам  похожий  на  восьмиклассника, маленький, юркий, он без  конца с важностью  дул в свисток и оживленно  скакал  по  периметру зала, раздавая  команды  направо и налево.
- А твои  вчера  опять  без формы  пришли, пять  человек! –
Я  внимательно  посмотрела  на  Константина  Цезаревича. Он  был  высок, костист  и  уныл, с поникшим серо-бурым  ежиком  волос  на  голове.  Любимым  его  словом  было
«отставить» Еврейская  пословица  гласит:  «Из  двух  зол неудачник  выбирает  оба» Уж  что-что, а клеймо  неудачника  было у него на лбу  напечатано. Он  был  материально  стеснен  и  хронически  недоволен. При этом, понижено у него было  практически  все: давление, настроение, температура, гемоглобин и многое, многое  другое…
«И  куда  это  вы  уйдете?-
«Куда  уйдете? – эхом  прошелестел учитель  музыки Одуванчик. Он  сидел  на  подоконнике  и  его  маленькие  ножки в новых  носках  не  доставали  до  пола.
- «Это  пока  секрет – загадочно  и  одновременно  кокетливо  изрек  физрук.
Я  была  уверена, что  уходить ему  абсолютно  некуда, но  Одуванчик  спрыгнул с подоконника и  посмотрел  на  него  с  каким-то  явным  корпоративным  интересом.
Сам  он  отнюдь  не  был  настроен столь решительно, так как  регулярно  испытывал  арктический  ужас, когда  директор  делала  ему  даже  самое  безобидное  замечание. Он  долго и мучительно  пережевывал  его и  во  всем  сомневался. Он  страдал  мигренью, расстройством  желудка, боязнью  публичных  выступлений и внезапного  прихода незваных  гостей, хотя  и  жил  один. Говорили, что  дома, по  вечерам он  играет  на  аккордеоне  Полонез  Огинского.  Любое  событие  для этих  двоих  становилось  поводом  для  всестороннего  и  изнурительного  самоедства. В основном, оба долго и  мучительно  соображали, «что  она  ( директор) хотела  этим  сказать»
«В  нашем  положении  только  и  остается пивной  бар – мелочь с прилавка задницей  счищать» - вмешался  быстроглазый  и  тонконогий  преподаватель НВП , Вениамин  Юрьевич.  Он  был уверен, что  новая с иголочки военная  форма  делала  его  неотразимым, как  оберштурмбаннфюрер СС и не отводил глаз от зеркала, висевшего на стене.
Не  понимавший  юмора, Константин  Цезаревич, так и подскочил  на  месте. Затем он  медленно  выпрямился. Усы, всегда  поникшие, вдруг  оказались зверски  закрученными, как  у  Сальвадора  Дали. (Мне  всегда  казалась забавной ситуация, когда ругаются учителя, церемонно  называя  друг  друга  по  имени-отчеству)
- «А  что  я  такого  сказал, Константин  Цезаревич»? -  было  видно, что военрук  уже  струсил.
- «А  вы, пожалуйста,  прекратите  свои  намеки, Вениамин Юрьевич!»
В  воздухе  запахло  электричеством.  Держу  пари, что  Цезаревич  в  этот  момент припомнил  нам все  три  раздела  Польши, а , возможно  и  послевоенную экспансию в страны  Варшавского  договора.
Возникло  неловкое  молчание. Было  отчетливо  слышно, как у кого-то урчит  в  животе .Информатичка,  Светлана  Николаевна, любившая удивлять нас своими  невиданными  нарядами, молча встала  и  вышла.  Сегодня  на  ней  был  костюм цвета  рвотных  масс.
Но  никому  и  не хотелось сцен  Было  слишком  хорошо  известно, что военрук – любитель мелких  стычек и конфликтных ситуаций, однако, как и чеховский  герой, в конце  ссоры мог захохотать или  упасть в обморок.  При этом, классы у него всегда  были  самые  образцовые.
В  дверь  постучали.
«Ирина  Владимировна! –
- «Да, Илона!» -
- «Вас  Гаухар  Бахтияровна  зовет.  Тимофей  урок  срывает!»
-«Идем» - вздохнула  я.  У  моего  5-б  класса сейчас  урок  казахского  языка, а это  на  первом  этаже. Снова вдоль шведской стенки. Мимо, мимо. Так, мяч летит прямо  на  меня. Я  поставила ему  подножку, отчего  мяч с бешеной  скоростью взвился  вверх. У самого выхода на подоконнике было  нацарапано: «Аргын – гандон», Подавив желание исправить ошибку, я выскочила в коридор.  По  коридору  гуськом  тянулась  малышня из  группы  продленного  дня.  Замыкал шествие  совсем  крошечный  мальчик. Он  старался изо  всех  сил не отставать  от процессии, но у него это  плохо  получалось.  «Что  это  за  Филиппок?»-  спросила  я  у  дежурной. -  «А это тоже  наш ученик. В школу ходит вместе с братом.  Ему всего 5 лет. Мать одна, целый  день  на  работе, оставить дома не с кем. Любовь Петровна разрешила  пока.» 
Посреди  кабинета  казахского  языка, на  полу  лежал  Тимофей  Кусков  и  дрыгал  ногами, как большое  вредоносное  насекомое.  Гаухар   стояла  спиной  к  окну, ее лицо  было  покрыто  красными  пятнами. Остальные  дети  подозрительно  прилежно  склонились  над  учебниками. Я  невозмутима. Нужно  делать вид, что  ничего  особенного  не  происходит.
-«В чем  дело, Тима?» -
-Не  хочу  учить  казахский! –
-Ну  это  глупо, ты же знаешь!-
-Я  его  ненавижу!-
-Почему  бы  это?-
-Не  буду  и  все!
Мне  бы  хотелось  дать  ему  подзатыльник, но  вместо  этого  я  произношу  краткую, но  бурную  речь о  международной  обстановке.  Дети  немедленно  оживились . Они  почему-то любили  мои  пространные  и  пафосные  высказывания  ни  к  селу, ни к городу.  Обычно  это  всегда  действовало. Но  сейчас  не  действует  Тимофей  продолжает  развлекать  публику, дрыгая  ногами. Я  в замешательстве.
« Ты  не  настоящий  педагог – говорила  мне в юности  моя  мать – строгий  завуч, а затем еще  более строгий  директор школы.  Потому, что:
    а) слишком  много  им  позволяешь,
    б) они  тебя  совершенно  не  боятся,
    в) ты  слишком  много  им  рассказываешь,
    г)  рассказывать должны  они, а  не  ты,
    д)  в твоих  поступках  полностью  отсутствует  логика,
    е)  ты непоследовательна.
Вывод: толку  с  тебя  не  будет.»  Это  была  правда.
 То, что я не очень хороший  учитель, я  и сама  знаю.  Меня  часто  заносит и совсем не в ту сторону.  Но  сейчас не об этом.
«Без  казахского  языка  ты  не  сможешь  получить высшее  образование»- вступила в разговор обиженная  Гаухар.
-«  Ну  он-то будет  водителем  троллейбуса  или  продавцом, там  тоже  нужна  математика. Главное  хорошо  делать  свое  дело, чем  бы  ты  ни  занимался.» - это  опять  я. (Боже, что  я  несу! Мальчишка  с  первого класса  побеждал во всех математических олимпиадах!)
Ноги  чуть  замедлили  ход и снова  хаотично  задвигались.
Мне  вдруг  одновременно  захотелось пить, курить и жаловаться Цезаревичу  на  жизнь.
Ну  что  может  подействовать  на этого  мальчишку, с ослиным  упрямством  пытающегося  привлечь  к  себе  внимание!  Мальчишку-подранка с оголенными  нервами, у которого  отец  пил, дебоширил и устраивал  безобразные  сцены, а в прошлом году повесился!
Внезапно  меня  осенило.
«Хорошо! – сказала  я – тогда я  отказываюсь играть  за  нашу  сборную!
Через  две  недели  должен был  состояться  волейбольный  матч  между  учителями  нашей  школы и технического  лицея, посвященный  Дню  Республики.  Целых  два  месяца   дети  уговаривали  меня  принять  в  нем  участие.  Целых  два  месяца  я  отнекивалась, ссылаясь на  возраст, лишний  вес и занятость.  Они ходили  за  мной  по  пятам, особенно  напирая на патриотизм, коллективизм и даже  на  совесть.
В классе  раздался  сдержанный  гул и жужжание, как признак неодобрения.  Тимофей  медленно  поднимался  с  пола: «Это  нечестно, Ирина Владимировна! – Вы  обещали!
-«А  валяться  на  полу  во  время  урока  честно?!»  Но  Тимофей  уже  уселся  на  парту и
со  злостью  листает  учебник.  Урок  продолжается.
В  столовой  с унылым  видом  сидит  Константин  Цезаревич и  уныло  ест  макароны, похожие  на  ленточные  глисты.  Рядом  с  ним  за  одним  столиком  сидит  директриса, Любовь  Петровна и что-то ему втолковывает. Его  пепельно-серое  лицо  с  обвисшими  усами   выражает  личную  преданность и готовность  на  все.
В  учительской проверяет  тетради литераторша  Зинаида  Петровна. От  нее  всегда  пахло  старыми  тряпками. Зинаида  Петровна  почти со всеми находилась на  разных  стадиях  выяснения отношений, поэтому, поздоровавшись, я старалась держаться на безопасном расстоянии .  Тут  же и Одуванчик  разговаривал  с кем-то  по  телефону.   То, что он был именно  Одуванчик и никто  другой, ни у кого не вызывало сомнений, хотя бы  из-за  вьющейся  спиралью  копны светлых  волос,  устремленных  вверх  и  в  стороны. Добавьте  сюда тонкий и нежный  голос, мягкие  щеки, которые  подпрыгивали  при  ходьбе, и вы утвердитесь в этом  окончательно.  Я  огляделась. Со  стены  скорбно глядела  доска  объявлений, где  воинственно  ощетинились  планы, графики, расписания  педагогических  экзекуций. Каждый  раз, подходя к этой  доске, я  ощущала  противный  холодок  под  ложечкой. Я взяла  бланк  отчета  по  предмету  и  села  за  стол.
 Но Одуванчик все говорил и говорил, не давая мне  сосредоточиться. Задавленные  страсти  бурлили  и  клокотали в нем, как  новозеландские  гейзеры  и с шипением  наступали ему  на  горло, требуя  самовыражения:  « А я завел его  за угол, без  свидетелей, к-как  д-дал в ухо левой. Он мне и говорит: «Простите, Александр  Дмитриевич, я был  неправ!» Я  поневоле прислушивалась.  Наконец, он, видимо  посчитал, что  достаточно  вырос в собственных  глазах и положил  трубку.
«О  ком  это  вы»-  не  выдержала  я.
-«Да это  Мишка  Черненко из 11-а  вчера  извиняться  приходил»
Я  пожала  плечами  и  снова  склонилась  над  отчетом.
То, что Мишка  Черненко, здоровый, как сейф в кабинете  директора  оказался сраженным боевыми искусствами Одуванчика, не  совсем  укладывалось в привычную  схему.
Никогда  не  служивший  в  армии, вздрагивающий  от  любого  шороха,  тщедушный  Одуванчик  почему-то   упорно  воображал себя  Рембо, который энергично  работал  кулаками.  Чудны  дела  твои, Господи.   Но звенит  звонок, мне  нужно  идти  на  урок в
8-в класс -  небольшое  местное бандформирование. Задерживаться  нельзя, иначе  они  устроят  танец  с  саблями.
Ночью  мне  приснился  Константин  Цезаревич.  Он  командовал : «Смирно! Поставить пятку  на  носок!  Отставить!»


Совсем  недавно  я  зашла  в  соседний  магазин  за  хлебом и столкнулась с каким-то
молодым  парнем. «Здравствуйте, Ирина Владимировна!» - вдруг громко сказал он.
-«Здравствуйте» - машинально  ответила  я, собираясь  пройти  мимо и вдруг  оторопела.
Прямо  на  меня  смотрел и застенчиво  улыбался  высокий  широкоплечий  красавец – Лешка  Мыльников!  Видно и правда он перерос все свои невзгоды.
Не  существует  безвыходных  ситуаций,  лишних  людей, случайных встреч и потерянного времени – я всегда  была  в  этом  уверена.
Мы  разговорились…