незванный гость - 9102

э т о т

        Н Е З В А Н Н Ы Й     Г О С Т Ь
                Н Е З В А Н Н Ы Й    Г О С Т Ь
                Н Е З В А Н Н Ы Й    Г О С Т Ь




                незванный гость
                незванный гость 
                незванный гость
                незванный гость
                незванный гость
                незванный гость
                незванный гость
                незванный гость







Этот роман века решил сочинить я, Кайфун Омарович Киряев, писатель. Писателем, впрочем, я стал недавно: мой отец, заслуженный деятель культуры, заместитель Председателя Союза Писателей по снабжению Омар Алимович Киряев пристроил меня на эту работу, положив тем самым конец моим творческим исканиям и сомнениям.
Начал я с поэзии, но в этой  области мои сочинения остались малоизвестными, о чём я сам не особенно жалею. В поэзии я искал самую суть творчества.  Потом решил заняться музыкой и сочинил оперу «Девушка в белых штанах», потом увлёкся либретто и начал серьёзно подумывать о прозе.
В прозе я, прежде всего, автор нашумевшего детектива «Трупы боятся сырости», а так же ряда фантастических и юмористических рассказов.
Но моё творчество, обладая феноменальной современностью, показалось многим администраторам чересчур модернистским, больше по содержанию, чем по форме. Форма у меня, конечно, близка к классическим образцам.
Недавно мы с отцом разошлись во взглядах по некоторым проблемам творчества, и теперь я не получаю переводов. Можно сказать, сижу на мели, порой без гроша в кармане, но не ропщу, испытывая судьбу непонятого гения.
В своих поисках героя я и попал в этот городишко, где мало кто меня знает. Но это и лучше: я хожу по городу без лаврового венка, незаметный свидетель жизни и творец прекрасного мира.

Чтобы не было недоразумений: я – татарин.

Этот маленький городок страдал урбанизацией. (Урбанизация – это такая степень благоустроенности, когда для человека в городе не остаётся места).

Всё, что я рассказываю о себе, должно пролить свет на образ моего героя. По моему мнению, герой – это человек творческих исканий вроде меня.
Я ещё не знаю, пробовал ли он петь или заниматься балетом, но думаю, что его путь по-своему сложен.
Не собираюсь описывать всю его жизнь. Мне кажется, что в жизни человека бывает единственный день, в котором его прошлое встречается с будущим. Такой день есть и у моего героя.
Я не ищу героя. Он уже живёт и творит. Я с ним пока не знаком и надеюсь познакомиться вместе с тобой, читатель. Но чудится мне, что слышу я уже его шаги, ищет, будто, меня он, как привидение.

Мне кажется, что мой герой должен увлекаться живописью.
Да именно. Он пишет большое полотно 2 на 4 метра (вертикально расположенное; но вследствие тесноты оно расположено горизонтально и прибито на две смежные стены). Сейчас я попробую объяснить вам  содержание и сюжет этого монументального произведения. Если успею, конечно: пришёл мой герой и торопит выпить сухого вина и сесть за пульку. Он меня с кем-то спутал: я не пью.

Справа на полотне (в рабочем положении – вдоль нижней рамки) расположена выписанная извилистыми линиями фигура матадора.
Картина называется «Освобождение Европы».  В ней смешаны, по меньшей мере, два сюжета: похищение Юпитером (в виде быка) Европы из античной мифологии и псевдохристианский сюжет освобождения (спасения) Европы Христом-искупителем. Но автор не ограничивается простым синтезом этих сюжетов, а идёт в своём замысле к значительным обобщениям, по-своему и своими средствами трактуя вечные проблемы человека.

Я долго думал, следует ли поставить своего героя в нечеловеческие условия. Не есть ли этот решающий день -  день решения судьбы всего мира вместе с судьбой самого героя? Не борется ли он, простой парень по кликухе Мокруха, в густых джунглях Индокитая и его не менее непроходимых трущобах с пистолетом и проницательным взглядом за мир с агентами иностранных разведок, и имя его в тех краях – Бебе Де Сен-Барту.

Но издатель сказал мне, что не стоит удаляться в джунгли хотя бы потому, что там можно остаться без гонорара. А дядя Ваня выразился проще: не надо мучить ребёнка. Может, вместо джунглей – колхоз?
И, взвесив все обстоятельства, я пришёл к выводу, что тот самый день может быть днём простой трудовой славы и, что хуже того, днем внешней обыденности, когда все грандиозные катаклизмы происходят в одной-единственной душе простого и невзрачного человека, которого все считают разгильдяем.
Редактор задумался, потом неопределённо пошевелил пальцами и сказал:
- Что-то так и что-то не так. Ищите типичное в индивидуальном и наоборот.

Так вот, эта картина моего героя. В фигуре матадора, выполненной в волнистых эльгрековских линиях, выделяется светлое христово лицо. Это он, искупитель грехов, пронзает Юпитера-быка с лицом Саваофа огненной шпагой. В этом художник видит конфликт отцов и детей.
Сидящая на быке Европа уже не Елена, а Мария с младенцем, улыбается загадочной улыбкой Джоконды. Этим самым она чисто по-женски насмехается над мужскими распрями, полагая, что они все из-за неё. В этом автор видит извечный половой конфликт.

Младенец с крылышками – Христос, и он же Святой Дух. Такие мятежные контрасты усиливают смысловой конфликт произведения:  Христос спасает не просто Европу, но и самого себя как искупителя грехов человечества.
На втором плане, как бы доказывая тщету борьбы, плотник Иосиф в военном френче с пышными нерусскими усами на верстаке строгает деревянный крест, поставленный на бок.
Этот же крест попирается копытами Юпитера. На нём бронзовая фигура распятого Иисуса.
Здесь нет никакой мистики или мистерии. Подсознательное и интуитивное находят своё символическое отображение, превращаются в реальные жизненные отношения и нормы.
В верхнем левом углу (это всё равно, лёжа полотно или стоя) изображается круг, от которого расходятся лучи. Внутри круга – изображение воина в каске с монеты достоинством 1 р. Воин опирается на меч и держит на левой руке ребёнка. В этом символе также откликается идея спасения: недаром…
Вот и вся картина.

А теперь  можно взяться за повествование.

Едва взошло солнце, осветив злачные поля, потянулись по росе вереницы людей, кажущихся среди необъятных полей муравьями.
Осень только ещё слегка тронула пыльную зелень лесополос и лёгким туманом устлала светлые утренние поля.
Каждая травинка засеребрилась мелкою росой и склонилась к потемневшей от влаги земле. От зеркальных луж потянулся пар, задымилась чернота свежей пашни.

Приминая травинки, шли убирать свеклу конструкторы, служащие, рабочие.
В последних рядах шёл в стираных штанах лохматый и курносый молодой человек неопределённого возраста от 17 до 24 (на  самом деле ему даже больше, но это ерунда).
Это и есть мой герой. Пока он идёт, можно немного вздремнуть.
Спокойной ночи, мой читатель, спи спокойно, детка.
А я уже проснулся и плетусь за своим героем.
Зовут его Васей, фамилия – Мокрухин, работает на металлургическом заводе бухгалтером, но увлекается живописью и дома пишет именно ту картину, о которой я уже немного рассказывал.
Одет он в джинсовую куртку и темно-синие штаны, заправленные в сапоги. Куртка не слишком чистая, штаны же, напротив, даже застираны. Натура противоречивая, что, впрочем, не особенно удивительно в наше время.
Вася имеет себе высшее образование, не помню точно, какое именно, но это и не важно, так как сам Вася не придаёт образованию никакого значения: «На фига, говорит, козе встречный план? Зачем образование, ведь я же не ворую». Чудак. Я тоже не ворую.
Это пока всё.
Он, не спеша, дёргает кормовую свеклу, перемещаясь по СВОЕМУ рядку в сторону солнца.

Рядом с ним возникает колоритная фигура молодого начальника, оголённая по пояс и дергающая корнеплоды могучими бицепсами.
- Что так слабо, Вася? – дружелюбно.
- А что?

- По мне – если работать, так работать, а если не работать – так не работать.
- А я так кумекаю: где бы ни работать – лишь бы не работать.
И начальник, смахивая со лба крупный бисер пота, уходит вперёд, едва ни заслоняя своими плечами солнце.

Погода в осень переменчива: сейчас светило солнце, но вот лёгкие серебряные паутинки облаков начинают толстеть, как беременные черви, солнце прячется, кутается в них, и вот уже работники поёживаются и начинают напяливать на себя все тряпичные изделия. Вот стало пасмурно, и с неба закапало, понесло. Тихо, но настойчиво.
И вот уже идёт дождь.
И нет неожиданности, но все срываются с места одновременно и бегут к огромному стогу амброзии, которую выкосили, чтобы можно было спокойно находить свеклу.
Вася зарывается в стог, делает эдакую дырину и начинает сопеть от удовольствия. Но, чу! Внезапно просвет загораживает какая-то тень, в которой Вася с трепетом узнаёт милую сердцу Изабеллу, секретаря-машинистку.
Со всей своей белокуростью она втискивается в Васину берлогу и, молча, прижимается к Васе.
Её локоны свёрнуты в какую-то сложную причёску, по Васиному определению – «Пушкин на Ватерлоо».
Между ними происходит интимный диалог, который Изабелла завершает словом «нет».
Васе кажется, что он вытряхивает Изабеллу из стёганки и выкидывает её из стога на дождь.

Она будто бы сидит в луже и плачет горько, то ли от обиды, то ли для привлечения общественности.
Общественность в лице старого рабочего Егорыча идёт к Васе и начинает на него влиять.
Нет, нет. Вася передёрнулся. Он, видите ли, не любит, когда на него влияют.
Егорыч даёт задний ход и скрывается во мгле дождя. Наверное, жалеет, что не получилось всё так. Изабелла прыгает из лужи и думает, что не для того копила опыт, чтоб этот молокосос Вася так обращался с женщиной. Хорошо бы рассказать ему о своих юных годах, когда он с шашкой в руке сидел на лихом коне и, конечно, уважал общественность, не допуская хулиганства с бабьём. Наоборот, раз даже участвовал в воспитании подрастающего буржуазного поколения в лучших традициях угнетённых и обиженных. Кричала она мировым криком империализма - «зачем папу убили, ему семьдесят лет, он профессор, да, что вы со мной хотите делать, стыдно, господа!» Это мы-то – «господа»? А ну, Ванятка, подсоби…. Сейчас наколем эту  гидру контрреволюции… Ишь, чай, уже не десять лет… и грудки прощупываются. Мы биологий не проходили и анатомий не учили. А своё дело туго знаем. У! А этот поручик бывший бегает, шумит: дитё, говорит, и поносит нас грязными матюгами! Ах, гидрит ты, перекарбонат! На защиту империализма стал, сука? Петька шашкой его по чану! Ну, нет. Отобрали у гада оружие и к дереву привязали, пусть смотрит. Пусть воспитывает ненависть к классовому врагу. В общем, наказали её, да ещё заставили с поручиком полюбоваться. Покажите, Ваше всбокородье, на что способен иксплотатор! Сопротивлялись, заразы! Ну, его на кол, а её отпустили, может, справится. Да, куда там! Видно, крепко в крови засели буржуйские замашки, стала вешаться дура, а силов-то и нету. Зачислили в полк - посчитали, что прошла чистилище. А она спятила на другой день после того, как 3-й взвод пошутил с ней. Дали попробовать ей на вкус. Пристреливать не стали, бросили в степи. И, что ты думаешь? Выжила. Встретил как-то при нэпе. Проститутка. Не пошла ей на пользу воспитания наша. Но потом-то жизнь её исправила, стала женой начальника какого-то.
Эх, думает Егорыч, а как, бывало, подымается пальба, снаряды рвутся (из рук) и танки лезут, а мы их рубаем, рубаем, рубаем…
Но Вася вместо этого снимает штаны и идёт под дождём стирать их в деревянном корыте, где поют баранов.
Он сосредоточенно стирает штаны, думая, что одновременно стирает грань между физическим  и умственным трудом и очищает свою совесть.
Зачем Вася?

Здесь по сюжету к нему подходит грузин с лотерейным билетом в руке:
- Вай, генацвале гамарджоба? – перевод на славянский: «не хочешь ли купить билетик?»
- Хочу… то есть в том смысле – почём?
- Двадцать пять кусков штука.
- А дешевле?
- На базаре семечки.
И тут Вася вспоминает, что в его стиранных штанах было ровно два билета по тридцать копеек, и понимает, что теперь в карманах не ровно два билета.
Он садится в позу мыслителя и начинает думать за деньги – где их взять. Деньги решили бы проблему с Изабеллой.
Можно ли, спрашивает себя Вася, добыть их честным путём, и Егорыч, не спеша, входит в его сознание с честным лицом, вытирает там ноги и подмигивает. Ну, что ты моргаешь? Этот вопрос настолько  серьёзен, что я даю Васе почти два листа на раздумья, просьба к читателю не марать бумагу назаборной литературой, пусть сам Вася пораскинет.





















































Вася вышел из комнаты и увидел у хаты, где жила Изабелла, буржуазно-роскошную «Ладушку». Смутное подозрение прокралось в его мозг. Конечно же, это парикмахер, самый богатый любовник Изабеллы. Неужели, она прельстится на это четырёхколёсное ничтожество? Нет, Изабелла сурово гонит парикмахера и идёт в своей мини к Васе. «Может, она не любит денег?» - тревожно думает он. Но в её прекрасных глазах он читает веру в способность разума делать деньги.
А Вася, кстати, уже решил, что теоретически зарабатывать деньги честным путём можно, а практически – нельзя.

Между прочим, я вспомнил, как мой батя заработал «Заслуженного». Когда он работал в Союзе художников, он сэкономил несколько тонн краски, развернув соревнование за снижение количества краски на кв. и погонный метр, и, тем самым, открыв новый вид живописи – «прозрачное искусство». Его враги, плетя свои интриги, врут, что не за это. Не верьте, рука  –рукой, а соображать надо. Те, кто болтает о связях вслух, заметьте, их не имеет.

Сейчас, когда ты берёшь в руки мою книгу в золочёном тиснёном переплёте, меня уже нет в живых. Сейчас – моё далёкое будущее, в которое я гляжу, читатель, твоими глазами с восхищением, удивлением и смятением. Любопытно, а понятны ли тебе, читатель,чувства, владеющие мной, когда  пролетаю я мысленным взором над безднами человеческих душ и узнаю прошлое, такое же непонятное для меня, как и всё остальное.
Солнышко, ты сегодня встало  добрым и мягким, подслеповато ощупывая улицы и ёжась в серебряной росе.
Солнышко, весело и грустно смотреть на твою ослепительную чистоту и ощущать внимание твоего тепла. Ты любишь каждого, кто умеет любить тебя, как ни завидовать твоей пламенной щедрости?
Сгорю ли я, как ты, чтобы хоть на мгновенье рассечь душевный мрак, окутывающий меня редкими звёздами человеческой теплоты? Или уйду в зелёный туннель финала солнца, как ушли в него спящие короли? Останусь в паутине, которая удерживает всё, кроме бриллиантов?

Вася опять стирал свои штаны, вовсе не имея намерения сделать их потёртыми. Нету у него денег на джины, и на краски с холстом не хватает. Если будут джинсы, не будет зимнего пальто. Но, может быть, будет счастье?
Вот неожиданно появляется в фирмовых штанишках Изабелла, вписываясь своими формами в спокойствие деревенской жизни.
- Мы таких видали! – громко говорит сопливый абориген лет девяти.
Ни Вася, ни Изабелла не берут его в голову, потому что смотрят друг на друга.
Ну, что за взгляд! Не опишешь и не повторишь.
Случайно встретив королеву, вот так же смотрит на неё хромой калека-нищий, вот так же несовершеннолетняя, забывшись от страданий вынашиваемых чувств, вдруг посмотрит на не такие же и подлинные джинсы, обтягивающшие бёдра поджарого самца, вот так же любящая жена посмотрит из-за спины мужа с безотчётной тоской на случайного прохожего, который через минуту скроется за тем углом, откуда нет возврата.
Мы встретимся случайно на улице, посмотрим друг на друга и разойдёмся в разные стороны, чтобы никогда уже больше не встретиться. Так встречаем мы тысячи симпатичных прохожих, но забываем их и поэтому любим только тех, кого встречаем дважды.
Вот идёт Он, навстречу ему – Она. Мы – экспериментаторы жизни – включаем аппаратуру регистрирующую страсть. Тихо идёт опыт!
Она первой замечает его: линия самописца вздрагивает, возникает первый импульс: увидела его.
Он замечает её. Такой же импульс на графике, но более плавный и устойчивый. Колебание гаснет, но уже тотчас же начинает расти амплитуда. Посмотрите, куда они смотрят, не стесняйтесь – идёт эксперимент.
Главное, конечно не внешность, но внутренняя духовность. Но, что это? Наши подопытные игнорируют эту народную мудрость. Он: непосредственный осмотр вторичных признаков с попыткой оценить первичные, осмотр открытый, но быстрый завершается осмотром лица и глаз.
Она: ей тяжелее. Чтобы позволить ему хорошенько рассмотреть всё, приходится смотреть в сторону. Но надо сделать выводы: женщина существо более возвышенное. Она осматривает его одежду и обувь, причёску, руки (на предмет золотосодержания), автоматически определяет его кредитоспособность.
Что поделаешь, мужчинам, этим грубым животным придётся подвинуться на пьедестале почёта, признать превосходство женщин.
Вот наши графики доходят до эктремума и переходят в бешенный ритм. Но как показывают чуткие приборы – её амплитуда значительно больше. Она уже не смотрит на него, но лишь купается в его глазах. Вот, он проходит мимо, и стрелки приборов зашкаливают у обоих подопытных.
Он несколько раз оборачивается, она же идёт дальше, глядя вперёд и себе под ноги. Расстояние, делящее их сердца, увеличивается, и напряжение спадает. Но вот начинается новый рост графиков. Что такое, воспоминание или неполадки в аппаратуре? Хватаем паяльник, но тут же оставляем его – эксперимент продолжается: подопытный увидел другую, подопытная увидела другого. Жизнь продолжается.
Товарищи! Можете спокойно умирать! Жизнь не остановится.
Пока я описывал отвлечённый эксперимент, у Васи с Изабеллой дело пошло гораздо дальше. Прерывисто дыша и в душе негодуя за его расстояние, Изабелла прошептала в его горячее ухо (а был уже поздний вечер):
- Люби меня сколько влезет!
Я вовсе не противник секса, даже люблю балансировать где-то на грани, растравляя беззащитные души слушателей и собеседников. Но сейчас я оставлю Васю с Изабеллой и займусь описанием природы.

Природа, как известно, прекрасна. Человек вносит в неё новую красоту, но - как известно -  уменьшение энтропии открытой системы обязательно связано с возрастанием энтропии в метасистеме. Это можно проиллюстрировать так: если есть дикий пляж на тридцать автомобилей, то через четыре дня он будет оккупирован зелёными мухами, завален пищевыми отбросами, а из кустов будет давить аромат экскрементов.
Природу надо защищать – это так же модно, как любить собак.
Я лично отношусь к животным, как к людям, потому что мне кажется позорным любить существ за то, что те не могут противопоставить нашей воле и нашей личности, порой никчемной,свою волю и свой ум. Легко же любить их, безропотных марионеток. И то, надо сказать, некоторые хозяева превращают предметы любви в орудия господства над собой.
Но вернёмся на природу.

Тощая лесополоска, набитая пылью, как подушка перьями, хлопает резкой пощёчиной дребезжащий «Кубанец», бессовестно поднимающий бесконечный шлейф пыли за собой, провожая Васю и Изабеллу в город.

Прощай природа!
Прости нас! Мы были на тебе, украшали тебя человеческими телами  – самым прекрасным твоим творением, по мнению греков, – но не требуем благодарности, а просим прощения.
Изабелла не сидит рядом с Васей, потому что у него ещё не высохли выстиранные штаны.
Позади работа, и впереди – тоже работа, а где-то между ними жизнь. Вася закрывает и открывает глаза, каждый раз новая и такая знакомая картина, и, кажется ему, что он Великий Маг, а то, что остаётся за окном автобуса – сама жизнь. И стоит он в центре Вселенной, а Вселенная вынуждена… вертится, вертится, вертится, вертится вокруг него…


Эх, любишь ли ты его, Изабелла? Ведь только что ты сказала подруге, что её тоже приглашают на рыбалку с директором и его ближайшими помощниками в охотничий домик. Что за рыба, скажи мне, Изабелла? Как на исповеди скажи мне, ведь я – твой создатель. Может быть, пойму, наконец, я эту жизнь, про которую сочиняю небылицы. Или это слишком просто?

Поздно вечером прошуршал автобус по асфальту улиц;  отрывались они от дремоты и готовились к  десанту на очаги.
Шумною толпою вышли к проходной общежития, и Вася поднялся к своим ребятам на шестой этаж. Домой он не хотел добираться.
Всё смешалось у него в душе, так что был он грязен и грустен, и стираные его штаны были простой насмешкой над пустой и ничтожной Васиной жизнью.
Вспомнил он своё полотно и резонно рассудил, что это – не то.
Пока он моется в душе, я подготовлю читателя к завершению книги. Ты, читатель, уже, наверное, заметил, что у меня ты занимаешь много места. Это новый жанр – лит.сервис, как в бане.
Наше время не терпит лицемерия и ханжества. Надо, говорят нам, проще. Просто жить, проще вертеться, проще прощаться с любимыми и друзьями.
Ну и вот. Никого я больше не назову, брошу их, не интересных мне и не понятых мной.
Попрощаюсь с Васей.
И с тобой, читатель.

Вася сидел в комнате своих приятелей и грезил. Он видел своё полотно, и казалось ему, что реет картина огромным флагом на фоне чёрных туч, и носятся белые птицы.
Они кружатся, все белые вороны, и все одинаковые, потому что тучи чёрные. Будет, верно, дождь, будет гроза.
Будет свежий воздух, но будет много грязи.
И, вот, увидел он прекрасную картину: тучи начали расходиться, клубясь в грандиозной выси, а дождь ударил извилистыми струями по упругой зелёной земле. И были облака уже не чёрными, а какими-то тёмно-сизыми, и видел он это как бы сверху.

А среди этого мира увидел он две маленькие фигурки – себя самого и  свою любовь.
Но вдруг в окно, неверно ступая по воздуху, вошёл Великий Маг. Маска его ухмыльнулась, и он присел на подоконник, заговорщицки подмигнул Васе и повёл глазами за окно.
«Я тоже так могу», - презрительно сказал или подумал Вася, решительно встал  и подошёл к окну.
… Для остальных всё произошло мгновенно: Вася вскочил на подоконник и шагнул в темноту.

Картина, не написанная им, осталась где-то далеко-далеко:

Был летний день, была гроза.
И были мы вдвоём.
И я смотрел в твои глаза;
Гремел устало гром.

Шёл летний дождь.  Мы вместе шли
По лужам без дорог.
А дождь ручьями с неба лил,
И пахло от земли…

Но солнца луч вдруг осветил
Зелёные луга.
А дождь упрямо лил и лил.
Сияла радуга.

Был летний день. Была гроза.
И было то давно…
Забыл ли я твои глаза?
Теперь уж всё равно.

Шёл летний дождь, мечта моя,
Ты улыбалась мне.
В какой я был с тобой стране?
А может быть во сне?


+++