Костолом

Нет, это не стихотворение. Но почему-то опять про пение и голоса, птиц и что-то ещё.

***

Мне кажется, что в моей грудной клетке заперта прекрасная птица. Ей тесно в ней: птица слишком большая, она безуспешно пытается расправить свои сильные крылья, а я чувствую каждое её движение внутри, под ребрами. Но у меня нет другой, более просторной клети для неё. Птица так прекрасна. Её оперение белоснежно и у неё удивительно мудрые темные глаза.
С тех пор, как я поселил птицу у себя, что-то происходит с ней, и меня это тревожит. Сияние, исходящее от перьев, стало мерцающим и с каждым днем оно тускнеет, нехотя подмечаю я. Но она по-прежнему продолжает петь чудеснейшие песни, как и тогда, когда не было никакой клетки. И не было человека счастливее меня, когда птица заливалась словно зимородок-Алконост. А теперь я слышу другую песнь, похожую на ту, которую в легендах выводила совсем другая птица - Сирин. И меня переполняет печаль, я не знаю, как поступить. Птица стала моим воздухом. Любой малейший шорох её перьев, каждая её попытка расправить крылья наполняет меня силами и вдохновением, пусть и тревожным. И пусть песни её печальны - это самая волшебная печаль, которую я испытывал. Но я понимаю, что если не отпущу птицу, от тоски по свободе она совсем зачахнет, угаснет и больше не сможет петь. А я, смертный, боюсь пустоты внутри себя. Боюсь, что однажды, забывшись, вновь на мгновение испытаю этот пьянящий восторг от шороха за ребрами, а потом окажется, что это просто ветер закружил по моей пустой грудной клетке оброненное птицей белоснежное перо. Лучше вообще потерять способность чувствовать. И я разрываюсь между птицей и своим эго. Она была так хороша на воле, она очаровала меня своим великолепием и светом, который исходил от неё, что я возжелал наполниться этим сиянием изнутри. Её пение наполняло каждую клетку моего тела, да что там, моего сознания прекрасной осмысленностью и концентрированным счастьем. А теперь я сам должен подписать кому-то из нас приговор. И я сквозь боль на грани потери сознания ломаю ребро за ребром и вдруг ощущаю восторг, от которого перехватывает дыхание – это предчувствие свободы сменило её тоску по полету. И я ещё увереннее ломаю костяные прутья и уже скоро сползаю вниз по стене, совершенно пустой и разрушенный. Спустя время боль постепенно стихает, она уже не пульсирует и не сбивает с ног, её вполне можно терпеть и я на ощупь в темноте на корточках собираю с пола обломки своей грудной клетки и вдруг, закрыв глаза, я с удивлением продолжаю видеть свет внутри себя.