Кровный сын жестокой русской музы

В 1971 году в Вологде, в доме, что на улице Яшина, погиб Николай Рубцов. Его задушила женщина, возлюбленная, которая сама созналась в убийстве. Поэту был всего 35 лет. Его поэзия настолько гармонично вписалась в нашу жизнь, что мы даже не воспринимаем ее как поэзию Николая Рубцова, а считаем частью нас, народной песней, музыкой нашей души.

«Кровный сын жестокой русской музы», - сказал о Николае Рубцове его друг Станислав Куняев. Русская Муза, действительно, жестоко с ним обошлась. С нежным русским поэтом. Помните стихотворение Рубцова, ставшее народной песней:

«В горнице моей светло,
Это от ночной звезды,
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды»

«Коля был невысокого роста, щупленький, с цепкими глазами, может быть даже дерзкими. Он был колючим, не любил, когда задевали самолюбие, мог резко ответить», – говорили о нем одни. Другие считали его очень нежным, преданным, дружелюбным. И беззащитным. Как могло случиться, что его задушила женщина, неужели он, действительно, был таким беззащитным?

Иногда Рубцова сравнивают с Есениным. Он тоже писал о русской природе, о деревне, и большую часть жизни провел в Никольском Вологодской области, там, в детском доме прошло его детство. Но не так он был прост, Николай Рубцов, поэт русской деревни, который рвался из деревенского мира, чувствуя себя тут одиноким и лишним. Вообще, он был скорее пилигримом, который вечно куда-то спешит. Хотел уйти в море, посмотреть мир. Служил четыре года на флоте. Больше двух лет жизни в одном месте не выдерживал. Приехал в Ленинград, был знаком с И. Бродским, Г. Горбовским, представителями ленинградской богемы. И они жалели, что проглядели Н. Рубцова. Не дали его таланту раскрыться в полной мере. Действительно, настоящая литературная слава пришла к поэту только после его смерти. Пока он был жив, это был скромный, часто незаметный, ничем не примечательный человек.

Родился Николай Михайлович в Архангельской области в с. Емецк, но детство провел в Никольском, в Вологодской области в детском доме. Мать его крестьянка, отец служащий, член партии. В семье было пятеро детей. Отец ушел на фронт, мать умерла. Николай мать не помнил. Ничего не знал о ней. Вырос сиротой. И, хотя отец не погиб, был только ранен в 1944 году, но, вернувшись с войны, так и не стал искать сыновей. А может быть, не хотел найти. Вместе со своим братом Николай попал в детский дом в Никольское на Вологодчине. «Никола», как называл это место сам Рубцов, стала для него единственно родным уголком на земле.

Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.

У отца была своя семья. Один раз они даже встретились, но продолжения эта встреча не имела. Рубцов всю жизнь находился в состоянии сиротства. После окончания детского дома учился в лесотехническом и горном техникумах. Много путешествовал, ездил по стране, будто ветер его гнал. И нигде не мог остановиться. Работал библиотекарем, кочегаром на флоте, слесарем на Путиловском заводе. Потом поступил в литературный институт.

Он не принимал жалости к себе, как детдомовцу. Жил стихами. Естественные, природные, они были для него, как дыхание. Он отличался от других поэтов простотой и искренностью. Это было какое-то великое, гениальное простодушие.

В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.
Светятся, тихие, светятся, чудные,
Слышится шум полыньи...
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы, печали мои?

Первая его книга называлась «Волны и скалы» - это был самиздатовский сборник. Волны – это события жизни, скалы – препятствия. Поэт только просматривается в этой первой книге, будто настороженно вслушивается в себя. Рубцов, на самом деле, был человеком, погруженным в себя, лишенным общественной жилки. Он не вписывался в размышления о современности, об истории, о судьбах России, о злобе дня. Это казалось странным во времена Хрущевской оттепели и позже, когда на сценах гремели голоса Е. Евтушенко и Р. Рождественского. Рубцов избегал публичности, не любил выступать перед большой аудиторией. Сейчас мы назвали бы его глубоким интровертом.

Да, он думал не о злобе дня и газетных заголовках. А о вечном. О вечных ценностях. Он был из глубинки и нес в себе эту глубину. Доброту, непритязательность и бесконечную глубину. Рубцов не мог себя выпячивать. Если сравнивать его с другими поэтами, он не советский, не аристократический, не гражданский, не богемный, он какой-то особенный. И, если Есенин стремился стать поэтом всей России, то есть государственником, то Рубцов писал потому, что стихи были его жизнью, дыханием, потребностью души.

Скрытный, замкнутый в себе человек. Далекий от гражданской лирики и государственных дел, который очень не любил пафосных слов. Ни в какие издательства Николай Рубцов никогда не ходил, и мы бы о нем не узнали, если бы не друзья, которым он все-таки читал свои стихи и пел под неумелый гитарный перебор. Он и печатался только с помощью друзей, которые собирали его стихи по одному и помогали их издать. Трудно сказать, почему он не жаждал славы и известности. Может, стеснялся своих старых вологодских валенок. Но Россию чувствовал сердцем. И гражданский пафос его лирика имела какой-то особенный, глубинный.

Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времен татары и монголы.
Они несут на флагах чёрный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов
в окрестностях
России...
Кресты, кресты...

Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
И вдруг увижу: смирно на лугу
Траву жуют стреноженные кони.
Заржут они - и где-то у осин
Подхватит это медленное ржанье,
И надо мной -
бессмертных звёзд Руси,
Высоких звезд покойное мерцанье...

1960

При этом у него никогда не было своего жилья. Он мог приютиться на вокзале. Ночевал у друзей. Порой ему совершенно некуда было идти. Рубцов был очень одиноким человеком. Не знал домашней жизни. Мотался между деревней и городом. Только когда поступил в Литературный институт, дали комнату в общежитии.

А между тем, его руководитель Николай Сидоренко писал о студенте Рубцове: «Если вы спросите меня: на кого из студентов больше всего надежд, я отвечу: на Рубцова. Он — художник по организации его натуры, поэт по призванию».

Тем не менее, подающего надежды Рубцова исключили из института в 1964 году. Вот что сказано в выписке из приказа по литературном институту: «Студент Николай Михайлович Рубцов совершил хулиганский поступок. За злоупотребление спиртными напитками и глумление над святынями исключить с немедленным выселением из общежития».

Что это был за хулиганский поступок? Однажды рассорился с своими однокашниками, выпил, сказал: «Обо всем мы с вами уже переговорили. Ничего вы нового мне не скажете. Я решил пригласить к себе классиков!» Пошел и на этаже собрал все портреты писателей и поэтов: А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, А.С. Грибоедова и других – затащил к себе в комнату, разложил на кровати и полу разговаривал с ними». Начальству такое поведение показалось вопиющим хулиганством. И Рубцов был исключен из Литературного института и выселен из общежития. Сам он не переживал по этому поводу: «Если меня исключили, не беспокойтесь, Бог с ним, уеду куда-нибудь на Дальний Восток или на Кавказ, буду там карабкаться по горным кручам».

У него было прозвище Шарф, потому что он все время носил шарф – попытка скрыть свое бедственное положение и быть похожим на поэта. И он, действительно, был Поэт, который состоялся, минуя радио, телевидение, центральные органы прессы. Он стал великим русским поэтом. Неведомыми, необъяснимыми путями превратился в общенациональную гордость, во всероссийского любимого поэта. Почему? Вся эта неустроенность, боль, непутевость его жизни определила тот уровень поэтического слова, ту пронзительность, которая берет за душу людей. Потому что он мучился не только от неустроенности своей собственной жизни, но и от неустроенности всего мира, неустроенности русской деревни.

В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,

И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей...

Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.

Но все равно в жилищах зыбких -
Попробуй их останови! -
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви.

Поразительно, но в Никольском и в Архангельской области, Рубцова считали лузером (как сказали бы сегодня). Все видели, что он не работает, как все крестьяне, ходит по берегу реки, тунеядствует, мечтает. Его встречали с раздражением. Воспринимали как чудака. Сергей Викулов, русский советский поэт, главный редактор журнала «Наш современник», вспоминает о Рубцове: «Он почти ничего не рассказывал о себе… Мы знали только, что где-то в деревне у него есть жена Гета, есть дочка… Забрать семью к себе он не мог… Некуда было…» Гражданская жена Рубцова, Генриетта Меньшова, родила ему дочку, но не хотела регистрировать брак, так как общественное мнение осуждало поэта, по их мнению, он был неудачником. Собирал грибы, ягоды, бродил по полям, забивался где-то в уголок, писал. С практической точки зрения, совершенно бесполезный человек. Конечно, Рубцов был не приспособлен к крестьянскому труду. В какой-то степени он был нахлебником Геты. Это его тяготило. Он чувствовал, что личная жизнь не для него.

Талантливый человек всегда одинок. В любой компании. Он слышит звуки, которые не слышит никто. У Рубцова не оскорбляемая часть души, с помощью которой пишутся стихи, была огромной. «До конца, до тихого креста, пусть душа останется чиста», – писал он. И это так и было!

В 1967 году в центральном издательстве в Москве вышла книга «Звезда полей». Потом еще один сборник. Его, наконец, принимают в Союз писателей. В Вологде он получает однокомнатную квартиру. Жизнь налаживается. Но грусть не отпускает Рубцова. В 1970 году выходит последнее прижизненное издание — книга стихов «Сосен шум». Рубцов медленно «входит» в пору своей популярности, в столичный литературный круг. Но предчувствует свою смерть. Можно сказать, он предсказал ее практически с календарной точностью.

«Я умру в крещенские морозы,
Я умру, когда трещат березы!»

Гении, люди, которые обладают обостренным ощущением времени и собственной жизни. Они без кожи. Драма, которая разыгралась между ним и его невестой Людмилой Дербиной, наверное, была закономерной. Какой он был муж? Дербина напрасно питала иллюзии. Он сам был ребенок. А она уже была однажды замужем, у нее был ребенок. К тому же Людмила тоже писала стихи. Друг Николая Рубцова, Сергей Куняев, называет их яростными. Дербина разыгрывала из себя ведьму.

В тот крещенский вечер влюбленные рассорились. Момент истины возник, когда она поняла, что ставка на Николая Рубцова как на мужа потерпела фиаско. Ее охватило ощущение напрасности. Да и Рубцова, видимо, тоже. Никто точно не знает, что между ними произошло. Можно ли верить воспоминаниям Людмилы, которая впоследствии созналась в преступлении, отсидела за убийство в тюрьме, написала об этом целую книгу, в которой, конечно, раскаивалась и корила себя.

Что это было? Вспышка ревности к его гениальности (сама Дербина обладала довольно посредственными поэтическими способностями) или понимание обоими неизбежности разрыва. Он, видимо, сказал ей что-то очень обидное. Бросил в нее горевшую спичку. Она вне себя сдавила ему горло. Это произошло, как она признавалась, в состоянии аффекта и под действием алкоголя. Рубцов только успел прохрипеть: «Люда, я тебя люблю». Даже физически, по сравнению с ней, он был ребенком, худым, низеньким, беспомощным.

Так 19 января 1971 года незаметный русский гений Николай Рубцов был задушен женщиной, которая через полтора месяца должна была бы стать его женой. Для Рубцова женщины никогда не были источником страсти и вдохновения. Его страстью была Россия, русская природа. У поэта даже нет ни одного стихотворения о Людмиле. И это, видимо, очень ее уязвляло. Сама Дербина написала о нем целую книгу стихов. Довольно резких и даже жестоких. Например, таких:

О, так тебя я ненавижу!
И так безудержно люблю,
Что очень скоро (я предвижу!)
Забавный номер отколю.
Когда-нибудь в пылу азарта
Взовьюсь я ведьмой из трубы
И перепутаю все карты
Твоей блистательной судьбы!

Вероятно, она как раз мечтала о славе, которая совершенно не интересовала Рубцова. И это ее бесило. Рубцову для полного авторского удовлетворения достаточно было несколько слушателей. Он пел под гитару свои стихи самым близким друзьям. Ни разу не появлялся на телевидении, на радио. Многие даже не знали, что он писал стихи и играл на гитаре. И тем не менее, слава и признание настигли его бесповоротно. Правда, Рубцов об этом так и не узнал. Может быть, это и правильно, ведь они ему были не нужны.