Веселись до упада, рванина

Словно бабочки, сгинув от прочих
На огнях, облизнувших окно,
Сумасшедшие пьяные ночи
Здесь проводят, кому всё равно.

Песни льются так гулко и пылко,
Но я знаю о правде простой:
Человек – словно та же бутылка,
И гремит, если вовсе пустой.

И на лодке не выкрикнет кормчий,
Если помнит дорогу и вид,
И листва плачет тоньше и громче
Перед тем, как совсем облетит.

Бестолковые глупые души,
Вам прогнить, как по осени медь.
Эх, залиться бы спитом по уши,
Чтобы тише от боли звенеть.

Чтоб глаза целовать каждой твари
И врагу сыпать звезды поэм,
И в горячем и дымном угаре
Всё вокруг позабыть насовсем.

Ведь на грани унылого быта
Лунным блеском измученных глаз,
Страшно будет, коль взглянешь открыто,
А сквозь синий туман – в самый раз.

Пусть же он просочится сквозь тело,
Наплевав и на свет, и на тьму,
Чтоб в груди ничего не болело,
И душой улыбаться всему.

Опьянить бы хмельными словами
Тех, кто выпил не всё на беду.
Буду здесь, пропаду вместе с вами,
Всё равно я домой не дойду.

Выйду я – пошатнется равнина,
Что ж мне, камнем лежать у межи?
Веселись до упада, рванина,
Прожигая беспутную жизнь.