Элегия

... и кристаллы мига с хрусталиком глаз
роднятся. Шепот переходит на крик
и снова на шепот. Здесь никто кроме нас
не замечает оставленных прошлым улик,
отпечатков пальцев, мыслей, движения брови,
бо прошлое есть замедленная оплеуха
или схождение мысли на слове,
в котором уже ни звука.
За столом сидящее тело как вертикаль
с горизонтом составляет плюс. Глаз различает
прошлое, т.е.  пространство чулана, спираль
бельевой веревки, стены, подпертые плечами.
Лампа, перегорев, не может заставить пружины
кровати напомнить о сне, о чувстве элегии,
влюбленном в ультрамарин. От этой картины
исходит желание знать больше о беге
Гончих Псов по небу. Ничто так не
заставляет вскочить среди ночи, пытаясь сложить наощупь
размеры комнат, что внутрь, и окон, смотрящих во вне,
из них составляя то, что называется площадь,
пригодную для подзавода часов и ожидания. Здание
дома, что напротив, покрывается синим туманом,
стыдясь неспособности изменить облик. Крайние
блики окон просачиваются, создавая изъяны,
напоминая Ван Гога с его желто-синим.
Мозг кристаллизуется в стекло и оно плесневеет с обоих
сторон. Кажется, что телу не хватает линий
вписаться в бумагу или в окна, на коих
предпочтение отдается углам, перпендикулярам,
и оно оборачивается кириллициным знаком,
графически знакомым, но все же забытым, старым,
говоря: "Покой", тут же становясь саркофагом.