C моста Лонгфелло...

С моста Лонгфелло вижу я дворец,
Где губернатор Патрик, под ирландца
Косящий, под святого наконец,
Не наводя чиновничьего глянца,
Обосновать пытается крандец
Для подданных своих яйцеголовых:
За что ему бразилец и индус,
Берберский шейх, закутанный в бурнус,
Еврейский рабби, мастер дел торговых,
А заодно и сын степей суровых,
Признательны весьма – не дуя в ус
И не печась о сиротах и вдовах.

Здесь умер Фрост, родился Эдгар По;
Здесь Диккенс проезжал – о «Гайавате»
Беседовавший с автором (что, кстати,
Преподавал, читая курсы по
Новейшим языкам без хрестоматий).
Да, славненькие были времена!
Вполне себе культурные. А нынче –
Борясь за власть, дикарь сошелся в клинче
С недавним утеснителем. Страна,
Похоже, и не ждет уж ни хрена
От Новой Англии... С судами Линча
Покончила: а все ж таки больна...

С моста Лонгфелло, тихо опершись
О парапет, покрытый паутиной
И патиной, я щурюсь на рутинный
И снобский Гарвард: крадучись как рысь,
От Паркинсона вынужден трястись
Знаток венецианских инкунабул –
Пародия на прошлое, когда,
Отплясывая шейк, под hubble-bubble,
Уламывал он сверстниц без труда;
Пробила дрожь: на кафедре – беда,
Часов все меньше... И почто карябал
Ты перышком в беспечные года?!

Я вижу студиозуса: рука
Касается с мольбой магистра Джона
Отполированного башмака,
Но статуя кумира непреклонна –
Любая цитадель не на века...
«А впрочем, погоди. Dum spiro, spero:
Пока дышу – надеюсь. Королю
Я в Лондон отпишу. Чума, холера 
На дом Тюдоров! Как известно, вера
Безбожна англиканская – но сэра
Им Гарварда не приравнять к нулю!
В башмачники тебя определю».

Мерцает мне причал тысячерогий,
Чьи мачты угрожающе торчат,
И тот, при сувенирной лавке, склад,
Где мы с индейцем племени чероки
Азартно паковали все подряд:
Акульи зубы в виде талисмана,
Медуз, креветок, флисовых китов –
Попутно обсуждая столь же рьяно,
Какой в итоге предстоит улов
Стране авианосцев, из тумана
Нацеленных на аятолл Ирана
 И на тюрбаны мулл-сорвиголов.

Мой визави, с бородкой Че Гевары,
Злорадно ей фиаско предрекал;
Я спорил с ним – но наши тары-бары
Не облегчали веса пыльной тары,
Как бочек в трюме не убавит шквал;
На пристани плавучей, после ланча,
Задумываясь: прав он иль неправ? –
Я восклицал: «О, знойная Ла-Манча!
Чем ковылять в доспехах меж агав,
Спасенья ради милостыню клянча –
Не проще ли на крах плевать, как Санчо,
Второй из двух кичливых сверхдержав!..»

Речных быков железные кессоны
Гудят, пока скандирует сабвей.
Полупустые светятся вагоны.
Банкиры в Сити теребят, бессонны,
Засаленную пачку векселей.
Я вижу зданье, где работал ночью,
По биржевому логову кружа;
К чему свое прозренье приурочу? –
Стрекочущую стаю их сорочью
Еще тогда я проклял: мандража
Им пожелав, зарезал без ножа!
Сегодня все сбывается воочью.

Лед плавится, медлительный и тонкий.
Пылает в сердце бешеный глагол.
Сторожевые башенки-солонки
И перечницы: сервирован стол...
Прошу откушать, резвые подонки!
Нам Гайавата с марки драгоценной
Веслом туземным машет неспроста:
Ведь викингов ладья с морскою пеной
На барельефе – мертвая мечта!
Лишь он один плывет во всей вселенной –
В каноэ утлом, с песней вдохновенной.
А нам осталось сигануть с моста.