папе

застывший зелено-желтый портрет
выцветшая в раме фотография
улыбка, встречавшая меня раньше на пороге дома
обычно её не видно снаружи, она внутри, знаю, есть
благодарю свою память - в воспоминаниях она не такого ужасного цвета

не заходила на твою могилу почти год

под корочкой льда пластмассовые цветы
они должны быть одеялом, хотя никогда не смогут согреть
с самого начала было глупой затеей - класть их туда

прошло не столь много времени, а даже они успели завянуть

в моем же теле расцветают понимание и скорбь
оно смягчается, расслабляется впервые, поры расширяются, сужаются, расширяются вновь
моя душа мягка, теперь она позволяет себе впускать кислород.
смотрю и лицо соленое, щеки, подбородок. молча засаливаюсь

минул почти год. моей матери стыдно - она набрала грешков и спешит уйти.
раньше сбегала я. теперь рокировка

кладет дешевые леденцы, поправляет копеечные венки, подбирает клишейные слоганы, подсмотренные на памятниках чужих жизней, стараясь почтить какую-то-там-память

в моих карманах пара пряников, кладу один на снежную корку, стоит женщине отвернуться

он оказывается в форме сердца

и этот факт поражает

никогда открыто мы не объяснялись в любви. знали о ней и принимали как данность, предпочитая не требовать доказательств. не теми мы были людьми.
может, мне следовало говорить о ней, пока шанс был, может, есть миллион миллиардов вещей, которые нужно осуществить, но теперь поздно

я кладу свое сердце на ледяную корку с четким осознанием того, что, не смотря на все упущенные возможности, я ничего не изменила бы
поверни ход времени вспять, ничего не изменила бы
ты бы понял мое решение

поэтому кладу свое мягкое сердце
на ледяную корку
полосатое признание с красной жидкой сердцевиной
что бы теперь с ним ни случилось
я не позволю ему затвердеть

и ты тоже теперь не позволишь