слишком много, поверь мне, трещин...

мы не виделись.
время – вечность, но сегодня – случайность встречи меж сугробов, что грязью серы. верь глазам, принимай на веру…
говорит: «ты – цветок из рая, я искал, но лишь птичьим граем мне вселенная отвечала. я искал, начинал сначала, я рычал заболевшим гризли в провода, был молчаньем вызлен – адресат безвозвратно выбыл. сотни жал и ежовых игл протыкали насквозь мой город. я болел. мой безумный голод – то нехватка твоих касаний.»

виноваты мы были сами.

говорит: «я так рад и светел, что тебя, наконец-то, встретил».
говорит, а слова, взлетая, в смоге стольном тихонько тают, словно снег на моей ладони.

мир вокруг немотой бездонен.

я смотрю, и хочу ответить, и сказать: «ненавижу ветер, ненавижу февраль промозглый. вообще, знаешь, слишком поздно. я – другая, с тех пор – взрослела, злой и доброй была, и смелой, я учила детей и чешский, я умею держать насмешки. без тебя я текла рекою, и давно я уже другою просыпаюсь и пью свой кофе. так некстати и ты, и offen мне такой вот уже усталой – в венах жизни осталось мало, слишком много, поверь мне, трещин. снов видала немало вещих – ни в одном твоего нет духа.»
и в глазах моих сухо-сухо, и в крови моей – ртуть, кислоты. проклинать навсегда субботу и пути, что вели ко встрече, и холодный, как в Юте, вечер, и всю жизнь, где мы роль играем.

мир ответил мне птичьим граем.

мой трамвай ускользнул в безвестность, воздух был ледяным и пресным. он темнел всё, меня теряя,

бледноликий цветок из рая…

настроенье под стать метели, словно душу опять раздели и тату мне на сердце – чёрным. как же нам, вот таким учёным, словно сам просветлённый будда, говорить: «я тебя забуду, всё по правде, клянусь, клянусь же не впускать тебя в память глубже».
говорить – и себе же верить, подвывая несчастным зверем, отвлекаясь от боли разным: то работой, то фильмом классным, интернетом, кафе, друзьями.

но ушедшие снова с нами.

так что, помнить мне эту встречу. может быть, на звонок отвечу. может, изморозь вдруг растает, улетит птиц крикливых стая…