Анжелла из Трактира Гл 4, ч 9 роман ЭЛЛИ

......
Устроили соревнованье --               
Чемпионат на раздеванье
И упражненьях на шестах,
В комплекте с танцем живота.

Кто ж раздеваться не спешил,
Задумчиво меж них кружил,
Потупивши лукавый взор,
Но пересиливши позор               
И изнывая, извиваясь,
От первой тряпки избавлялись,
Не слыша вздохов облегченья,
Не внемля зрительским мученьям.

Всё повторялось: извивались…
Они, буквально, издевались
И доводили до свеченья…
Вот так велось разоблаченье.
Вот так: кто танец живота,
Кто извращенья на шестах;
То снизу вверх, то сверху вниз.
Да-с, изощреннейший стриптиз!

Рыдал скрипач. Толпа взревела!
На сцену, словно каравелла,
Задумчиво вращая  телом,
Явилась фея в шлейфе белом –
Стриптиз-парад-богиня Беллла
(По загранпаспорту Анжелла)!

Девицы тут же пали ниц,
При виде мощных ягодиц,
И яйца к горлу подкатились
У всех собравшихся здесь лиц
(Мужчин -- в виду имеет автор) --
Едва «Анжела» появилась.
Нагая! Наглая, --  как трактор!

Повержен был весь сильный пол:
Кто ром глотал, кто валидол…
Иной, трясущейся рукою
Тщетно пытался успокоить
Взбесившийся в кармане «ствол».

После завязок и развязок
Шарниров, мышц, суставов, связок;
После немыслимых растяжек
Хрящей, колготок и подтяжек,
Она бродила меж столами!
Глаза ее огнем сверкали,
Как будто жертву ту искали,
Чтоб поглотить, испепелить,
Разлить, распить, расшевелить.

Сам был, друзья на том сеансе.
В девятибалльном, диком трансе!..
Остолбенел я, хоть ужальте;
Хош, парь меня в тот миг, хош, жарьте.
Хоть срок большой уже с тех лет
И Беллы той в помине нет…
На той далёкой дивной сцене,
Я был, друзья, в оцепененьи…
С раскрытым ртом, руки дрожали,
Когда писал эти скрижали.
Где ж счас она? Как её дети?
Искал – нет сайта в Интернете.
Слыхал от Васьки: эта леди
Теперь полы метёт в подъезде.

Вернёмся ж к нашей прежней Беле,
Где все в «разврата колыбели»               
С принцессы той не сводят глаз!
Уж нет эпитиетов, сравнений;
Воспеть её не хватит фраз!

То было бы еще полдела,
Но тут, вдруг Беллока запела.
Тот заунывно-истеричный,
И столь печальный, мелодичный;
Знакомый со времен античных
Еще команде Одиссея,
Мотив. И публика,  не смея
Дышать, шаталась, в ритме пенья,
Как в день известного Успенья,
Под песнь Горгоны, как качели.

Ди-джей, заткнув виолончели,
Как полководец в бой резервы,
Вводил другие инструменты,
Что разрывали слух и нервы.
Оркестр, послушный дирижеру,
Наращивая темп в мажоре,
Перескочил на форте с пиано;
В толпе сей, дивной, дикой, пьяной,
Что уж собою не владела,
Подвластная изгибам тела
И обаянию вокала,
Что в состоянии накала,
Собрав «критическую массу»,
Опасна, как и неподвластна.

А Бела только поднажала
И постепенно обнажала
Те области и те места,
О коих можно лишь мечтать.
Толпа ревела и визжала,
И трепетала вся на взводе,
Как в лапах шулера колода.

Взлетев, как чайка на эстраду,
Там, с оттопырившимся задом,
Застыв как девушка с веслом
(Юнцов введя в «столбняк» и «лом»),
Среди поверженного зала…
Всей своей позой подсказала
Расстаться поскорей с «бавлом»
(Кто не сочтёт себя козлом).

Один фанат… дрожащей дланью…
Подползши, сунул её с «данью»…
Но спьяну зацепивши стринги,
Стащил, схватив их мертвой хваткой!
И сброшен был к подножью ринга,
Растоптанный в неравной схватке;
Хотел присвоить сей трофей
(Бавлом набитый) голой Феи;
Растерзан был толпой фанатов!
Уполз, цепляясь за канаты.