АНЯ 15. Небо в алмазных брызгах

Уважаемые читатели!
Это всего лишь наброски, один из блоков книги "В заводи тихой". По завершению книги они будут удалены.

Предлагаю перейти по адресу http://stihi.ru/2020/06/08/3783

АНЯ 15. Небо в алмазных брызгах

Для большей убедительности радиопередач я записывал на магнитную ленту наиболее ожесточенные перестрелки, а потом включал магнитофон и на фоне такого шумового оформления вёл репортаж на волнах «Радио Приднестровья».
Пришедшей ко мне Ане сказал:
– На крышу лезу, чтобы сделать записи для будущих радиопередач.
– Возьмите меня с собой! Я только скажу маме.
Роль лестницы выполняли металлические скобы, вбитые в стену. Небольшое отверстие в потолке четвёртого этажа, закрытое деревянной крышкой. Надо упереться о края, повиснуть на руках, выпрямить их и т.д. Я забрался первым. Аня подала мне магнитофон, микрофон и полиэтиленовый пакет с чем-то мягким.
Её фигура почти до талии была на крыше, а дальше требовалась мужская помощь. Я подхватил её со спины ниже груди и вытащил наверх.
– Не надо, – умоляющим голосом прошептала Аня, – не убирайте руки! Я же люблю Вас! Я хочу чувствовать Ваше прикосновение. Ну, почему Вы не хотите этого понять?
– Мне надо присоединить микрофон и включить запись.
– Ну, что мне делать, мой учитель? Научи! Головой я всё понимаю, но лезу к Вам, как кролик в пасть удаву.
– Аннушка! Девочка моя! Красавица. Умница. Да за тобой табунами ходят, а ты нарисовала себе несусветное. И поверила своему образу из детских сказок. Научить? Как? Женщины увидели в мужчинах мужчин, а не брюконосителей, ты слышишь мой голос каждый день по радио, видишь по телевидению, на ступеньках с мегафоном в руках, чувствуешь, как воцаряется тишина на площади.  Вот и нарисовала себе в мозгах… Оглянись по сторонам! Сколько парней вокруг тебя, красавицы, ходят…
Аня постелила что-то мягкое, и мы на нём спрятались за каменным ограждением крыши от возможных шальных пуль.
Помните у Михаила Булгакова? «Тиха украинская ночь», «бархатная божественная ночь в алмазных брызгах”. Бездонная глубина в вышине. Как будто о Дубоссарах сказано. Любуйся. Наслаждайся. Радуйся грандиозному пейзажу. Но вот эхом отдает:
– Тра-та-та, – как от крупных капель начинающегося дождя по металлической крыше. Только громче и мерно. Это автоматы и пулеметы Калашникова как бы извещают:
– Быть грому великому!
А вот не так часто, но более отчетливо и настойчиво им вторят крупнокалиберные пулеметы. Как-никак 12,7 или 14,5 мм. Это вам не 7,62 или 5,45. «Крупняк» придает солидность взмывающим в небо трассирующим пулям.
В ночном небе Дубоссар это выглядело зловеще-красиво. Как можно назвать это красотою, если имя ей уродство, смерть, убийства, исковерканные, искореженные судьбы?
Аня прижалась ко мне, взяла мою руку и положила на грудь, пышущую жаром.
– Я поздравляю Вас с днём рождения!
– Так я же родился 6 мая… сегодня – 24 июня…
– Помните, я рассказывала о Латвии, о двух праздничных днях 23 и 24? Жаль, не растёт здесь на крыше папоротник. И озера на крыше нет. Искупались бы нагишом.
¬– Ах, да! По паспорту – 25 июня.
– Уже 25-е наступило. Думала, что бы Вам подарить? А подарили Вы мне себя. Возьмите в подарок меня! Всю… без остатка. Я же люблю Вас и хочу, чтобы Вы были у меня первым.
– Аня! Милая моя Аннушка! У тебя же сейчас середина цикла (Аня никогда не скрывала этого от меня). Ты же знаешь, что в этот период очень высокая вероятность забеременеть.
– Я хочу подарить маме и папе мальчика. Сколько Вам это повторять? Они думали из детдома взять, но я пообещала им скоро родить внуков. Они Вас боготворят, особенно мама. Мне кажется, она хотела бы забеременеть от Вас, но муж у неё очень ревнивый. Это же надо его жене с другим мужчиной сексом заняться. А я бы хотела иметь братика, отцом которого были бы Вы. Они бы моего сынишку считали своим сыном.
– Тебе ещё школу заканчивать надо. Ты думаешь, обрадуешь их таким подарком?
Вот взмыла и переливается огнями сигнальная ракета, затмевая собой млечный путь и «алмазные брызги». Такие раньше запускали по праздникам. А в дни войны – это, возможно, кто-то доложил о готовности к новым убийствам. Она ещё отчётливее осветила молодое красивое женское тело. Вздымающиеся холмы, готовые взорваться вулканом страсти.
– Обнимите меня! Прижмите к себе!
А вот сигнальная ракета пошла вертикально вверх. По ней трассирующая очередь. Это корректировщик огня ее запустил, чтобы следующий снаряд убил или разрушил больше. Сама же «красавица» лишь пугает своей чарующей улыбкой, за которой не прелесть белоснежных зубов, а скрежет разорванного, искореженного, шипящего металла. Так что ждите «гостинца» по «чумацкому шляху». Аня, поглаживала мою кисть руки сверху.
– Вот прилетит пуля… и всё… А Вы заладили…Война... и когда она закончится? – с трудом промолвила она... Вот прилетит пуля... и всё... как в Бендерах. Несовершеннолетняя. А пуля – дура. Ей «до лампочки» видела ты или не видела... живого... Недавно похоронили Свету в свадебном платье. Говорят, беременной была.
– Успокойся, Аня!
А вот бесцветный, ярко светящийся след, медленно плывущий по ночному небу, а затем после хлопка резко увеличивающий скорость. Это ракета «Алазань». Раньше ею разгоняли градовые тучи. Пока одна. Но вот стая таких «лебедей» плывет вначале неспешно, степенно. Красота неописуемая! А за ней горе и слезы, калеки и трупы, проклятья и стоны, грохот и разрушения, смятение в душах.
И вдруг эта стая летит прямо на нас. Слава Богу, пока не очень быстро и есть время спрятать бренное тело со всем тем, что называется жизнью. Тут восторги в сторону. Не зевай! У этой стаи нравы черного воронья, слетающегося на побоище и ждущего мертвечины. Не долетели…
А вот розоватые быстрые стрелы полетели по две, четыре и с треском разорвались над головой. Это зенитные установки (ЗУ–23–2 или ЗУ–23–4) «Шилка” выпустили снаряды. Тоже было бы красиво, если бы это было в кино, а не наяву. Если бы это не несло смерть и страдания.
Аня обняла мою голову оцепеневшими руками и прижала к груди, пальчиками прошлась по моим губам.
Мощный выстрел. Земля загудела. Задребезжали стекла в окнах. Если с удаляющимся шипением, то это наш снаряд полетел «в подарок» творцам всей этой красоты. А вот снаряд разорвался без всякого предупреждения. Это ответная «любезность». Поздно кланяться, так как осколки с румынскими буквами от него уже улетели. Бойтесь снаряда, который вылетит из того же ствола после корректировки огня!
Животные, растения наполняются человеческими чувствами, способностью различать добро и зло, красоту и уродство, сочувствуя первому и ненавидя второе. От горя даже деревья клонятся к земле и никнут от жалости травы. А тут горячее девичье тело, готовое зачать новую жизнь. Война убивает. Живое требует своё.
Сумасшедший пир, преступная жатва и «бархатная божественная ночь в алмазных брызгах”… на крыше горсовета.
Вспомнилась «Полтава» А.Пушкина:

Тиха украинская ночь. 
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь 
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты 
Над Белой Церковью сияет
И пышных гетманов сады
И старый замок озаряет. 
И тихо, тихо всё кругом; 
Но в замке шепот и смятенье. 
В одной из башен, под окном, 
В глубоком, тяжком размышленье, 
Окован, Кочубей сидит 
И мрачно на небо глядит.

Белая Церковь. Восьмая площадка. Ракетная бригада. 1964-1966 гг. Томиловский лес ночью. Подальше от городских иллюминаций, а потому небо, как в детстве, когда в сёлах электричества не было. Тиха украинская ночь…
Вспомнился Николай Васильевич Гоголь. Он почти земляк мой. До Диканек с полсотни километров. Удивительные строки полтавчанина:
«Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя. Тихи и покойны эти пруды; холод и мрак вод их угрюмо заключен в темно-зеленые стены садов. Девственные чащи черемух и черешен пугливо протянули свои корни в ключевой холод и изредка лепечут листьями, будто сердясь и негодуя, когда прекрасный ветреник - ночной ветер, подкравшись мгновенно, целует их. Весь ландшафт спит. А вверху все дышит, все дивно, все торжественно. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Божественная ночь! Очаровательная ночь! И вдруг все ожило: и леса, и пруды, и степи. Сыплется величественный гром украинского соловья, и чудится, что и месяц заслушался его посереди неба».
Всё, как в детстве: руки в стороны, сам на спине. Такое небо! Глубокое. В алмазных брызгах. О! Вы не видели той ночи! Теперь города и сёла в огнях. Мешают увидеть ночь во всей красе. Млечный путь… Чумацкий шлях. Говорили, по нему в Крым за солью ездили.
А тут… по небу плывут ракеты «Алазань». Затмевают красоты летнего неба Дубоссар, до 1940 года входивших в состав Одесской области, Украины.
У Гоголя небосвод горит и дышит, земля в серебряном свете, воздух полон неги, и движет океан благоуханий. А здесь от горя даже деревья клонятся к земле и никнут от жалости травы, да лай растревоженных собак, пытающихся напугать эту бесчеловечность… и молодой красивый девичий стан, укрывший себя моими руками, прижавшийся, шепчущий:
– Ну! Сильнее прижмите меня! Ещё сильнее! – руки Ани потащили мою ладонь ниже… обхватите пальцами… прижмите… ещё… Так я это представляла и видела во сне… ласкайте везде…
Вдруг Аня встала, выпрямилась, сняла с себя всё, напомнив мне монумент в Волгограде:
– Нате! Выкусите!
Такое красивое молодое женское тело, освещаемое светом летящих ракет «Алазань». Тело, готовое зачать новую жизнь. Война убивает. Живое требует своё.
– Аня! Немедленно ложись! Иначе я тебя больше никуда не возьму.
– Виктор Васильевич! Я Вам нравлюсь? Ну, скажите! Вы хотите меня? Разве нет? Не верю… Ну, поцелуйте меня! Грудь… ниже… ещё ниже… бёдра… между, – тело Ани, извиваясь, застыло в неописуемой неге.
Придя в себя, она продолжила:
– Я так ждала! Я никогда не забуду Ваши прикосновения. Какое это счастье! А девственность… согласна… до 18 лет. Не знаю, как закончится война... А вдруг сейчас прилетит пуля... и всё... Наверно, во время войны и мораль должна быть другой.
Я прошу Вас, не ходите ночью домой! Я уверена, за Вами охотятся. Вы только… подумайте… и всё пойму. Я же поняла, что вы подумали, когда сопровождали миссию «Красного Креста». 
Вы мне не рассказывали ещё о мужском оргазме. А я так хотела опустить вниз  пояс Вашего трико. Не решилась, хотя чувствовала между ягодицами. Упругий, горячий! Наверно, очень приятно, когда он входит в тебя. Мама рассказывала, как мужчинам нравится. Губами… Мужчины с ума сходят. Хотите?
Врачи рекомендуют раскрывать рот или держать в нем палочку, чтобы ударная волна не повредила барабанные перепонки. Тут ротозейство приветствуется. Если хотите и впредь наслаждаться приятной музыкой, оставьте рамки приличия и шире раскрывайте рот. «Ротозейничайте” на здоровье.
А вот и кровавые зори. Еще ближе к рассвету эта кошмарная красота, притомившись, пытается угомониться. Все реже и тише стрекочут автоматы и пулеметы. Все стихло. Надолго ли? Чтобы, отдохнув, приняться сеять несчастья с новой силой? В воздухе повисла неизвестность. Тревожная тишина, покрытая бархатным куполом с алмазными брызгами. Рассвело. Пока тихо. Но поднимись, и кончен бал. Прощай, месяц ясный. И не услышишь больше, как тиха украинская ночь.
– Я так ждала! – повторила Аня, – я никогда не забуду Ваши прикосновения. А вдруг прилетит пуля... и всё... Мораль… мораль… Не ходите ночью домой! Я боялась отпускать Вас на крышу одного. А если… кто Вам первую помощь окажет? 
Спал я у себя в кабинете на четвёртом этаже и иногда слышал, как очень осторожно поворачивалась ручка, кто-то проверял, закрыта ли дверь. Яна говорила, что это была Аня.