Памяти А. А. Блока

Нальсте листа толпились буквы,
слагая пылкие слова.
Чернильница — подобье брюквы
иль чорта лысого глава,
перо — святилище соблазна —
бумагу окорпило. Праздно

зияла зыбь иных забот
белёсым небом между строчек.
Чернографический создав извод,
от кочегара взявши росчерк,
рука писателя, как штык,
вонзила точку. Дня дневник

был завершён кусочком даты.
И Время, вверенное дням,
в себя вбрало нектар утраты.
Весь пыл был идолу отдан,
как божеству без благодати,
в ком нету жизни — Евы-мати.

Мертво. Зима изнемогает.
Извёлся паникой поэт.
Попыткой распознать — пытают,
как космы кремневых комет,
что жгут и жалят лютой властью —
бесята колесниц и свастик...

Пошли плясать перед глазами,
хохочут сочно, сорванцы!
Вточь свечки, сбившись огоньками,
единой вспышкой — бац! Цы...
Цыц! Молчи! о том, что чорт
не есть суть морд и орд,

обряженных в рога и шкуры.
А дальше — вихрь! Вихрь вновь
вращает пришлых три фигуры...

— В себе самом себя уловь!
Но хмуры, хмуры в вихре — хари.

В предтемьи ночи свищут чары,
нераспадучие на части. Ведь,
как смерть, крепка ночлега клеть...

Пал — русско-подданный поэт,
нарушив солнца золотой Завет!

Туда, за ним — низверглась треть
восстанья красных янычар, —
где скрежет зубий рыком яр...

16/23-го числа 1-го месяца
Россия. Москва, 1998
/посл. редакция:
18-го числа 12-го месяца
Литва. Паланга, 2017/