как прежде в маленьком глухом аббатстве...

Наказана. И смерть ее свершилась.
За что? Я не посмею Господа спросить.
В девичьих венах кровь уже остыла,
мне остается помнить [и любить],

как прежде в маленьком глухом аббатстве
мы были веселы, здоровы, хороши…
я знаю, будут крылья прорезаться
у непорочной ангельски души.

Перо ссыпалось вниз, как снег – и больно,
мне больно этим летом стылых зим.
Как будто не было путей окольных,
где слово пастыря заветное храним,

надежно спрятаны от роз шипов колючих,
от ядов-зелий злополучных ведьм.
Кому понадобилось сердце мучить?
А мне в костре тоски безжалостно гореть,

в мгновение теряя связи с миром,
где детство – яркое, зеленое пятно.
Мечты разрушены рукой того сатира,
что с дьяволом хмелел одним вином.

Я прижимаюсь лбом горячим к белым перьям
и знаю: будешь ангелом моим
во имя детства беззаботного, веселья,
которых тяжко так сейчас развеян дым.

Наказаны за что? О, Боже правый!
Ведь не было греха, не попран и закон.
За что же дланью кары смерч направлен –
над шпилем церкви колокольный звон,

плывет и тает за холмами, лесом.
Давай же, милая, пора уже взлетать.
Я обещаю, ангел мой, что я воскресну –
одной из нас придется взрослой стать.