Помолчим об Афгане...

Пятнадцатое февраля*

Он садился в маршрутку. Водила, зажравшийся жмот,
процедил, отвернувшись, не глядя в лицо ветерану:
«Убери свои корочки - вас теперь возят раз в год…
Заплати за проезд, я бесплатно работать не стану!».

Не снискавший ни денег, ни славы в чужой стороне,
Побелевший, как мел, он стоял на пустой остановке.
Мы не станем болтать за стаканом об этой войне.   
Помолчим об Афгане, присядем в ближайшей столовке.

Осудили потери, страну и бесславный исход,
И Союза развал, и поток наркоты сквозь кордоны.
Только тех, кто прошёл, до сих пор уважает народ!
Только тех, кто послал, до сих пор называют «…»!

Помолчим о погибших. О тех, кто без вести пропал.
Чьи тела искалечены, чьи исковерканы судьбы.
Путь извилист и крут, но ведет к перевалу тропа.
Там  последний сухпай делят самые строгие судьи.

* Свидетелем этой мерзкой сцены я стал
15 февраля, в день вывода советских войск из Афганистана.
К сожалению, добраться до разъевшейся морды водителя
не успел ни я, ни сам ветеран-афганец, предъявивший
удостоверение участника боевых действий.
Маршрутка уехала. Пассажиры молчали...

Трофей

Клинок старинный передан в музей,
Лежит в витрине больше полугода.
На нем застыли кровь моих друзей
И ненависть афганского народа.
Единственным трофеем той войны
Отец и мать Героя не гордятся: 
Ни сына, ни потомков, ни страны...
И только фото – десять на пятнадцать.

Пальто

 Желая поскорей  продать товар,
 За много лет скопившийся на полках,
 Чечен-хозяин «проводил «пиар»:
 Устроил в День Победы… барахолку.

 Смеялись продавщицы от души,
 И улыбались ласково расспросам:
 Сегодня всех мальчишка рассмешил
 Своим наивно-радостным вопросом.

 А в коммунальной кухне лейтенант,
 Одной рукой легко справляясь с пробкой,
 Показывал соседу ордена,
 Хранящиеся в бархатных коробках.

 Недобрым словом помянув войну,
 И пенсию, которой - лишь на водку,
 Два инвалида пили за страну,
 За ВДВ, разведку, самоходки,

 За мужиков, убитых на фронтах,
 За пацанов, загубленных напрасно.
 И обнимались, но не просто так,
 А тост подняв: «За воинское братство»!

 Потом соседи перешли на мат,
 Неверных  жён припоминая души…
 А в комнате рыдала страшно мать,
 Давя свои стенания подушкой.

 Рыдала, как по мертвым, о живом.
 Трехлетний внук, по простоте душевной,
 Искал пальто с одним лишь рукавом,
 Чтобы отцу купить его дешевле.


Афганистан почти ушел из снов...

                Медикам Краснознаменного Черноморского флота,
                исполнявшим интернациональный долг
                в ДРА.

Афганистан почти ушел из снов…
А мне казалось: буду помнить вечность
Глаза еще безусых пацанов,
И страшный выбор – жизнь или конечность.

Восьмидесятый год, Джелалабад.
Наш батальон - армейские палатки.
По стенке – пулевых отверстий ряд
И сверху – аккуратные заплатки.

А госпиталь работал день-деньской,
Ночами с гор пуштуны в нас стреляли.
Нас называли «швейной мастерской» -
Мы резали, латали, удаляли…

Солдату – магазины, автомат,
Гранаты и сухпай – вперед, ребята!
А нам – из ног осколки ковыряй,
Да вспоминай о клятве Гиппократа.

Ах, Николай Иваныч Пирогов,
Военно-полевая хирургия!
Другие отношения врагов,
Да и враги, конечно же, другие…

Шел БТР в прикрытие докторам
Но получалось все-таки нередко,
Что раненых не довозила к нам
Из ДШК* прошитая "таблетка"**.

Не зная, был ли в этих жертвах толк,
В колонне мы "за речку" уходили.
Мужчины просто выполнили долг.
И кто сказал, что мы – не победили?
 
            
* ДШК - крупнокалиберный пулемет,
** "таблеткой" называли санитарную машину
  за намалеванные на крыше и бортах
  знаки Красного Креста в белом круге