Гэйбл Олдридж

      Гэйбл Олдридж был симпатичным обаятельным парнем. Голубые глаза, тёмно-каштановые волосы, худощавый, высокий, всегда элегантно одетый – настоящий британец.  Мы с ним познакомились, когда учились вместе в Королевской Академии Драматического Искусства и снимали комнату одну на двоих на окраине Лондона. Каждое утро мы с Гэйблом добирались на метро до центра, чтобы постигать науку актёрского ремесла, а поздним вечером снова спускались в подземку, чтобы тем же ходом вернуться в “родные пенаты”. Чуть позже нам всё же пришлось перебраться поближе к центру, несмотря на дороговизну снимаемого здесь жилья. Необходимость в этом назревала с каждым днём: помимо учёбы, репетиций и пробных работ в спектаклях, были практически каждодневные актёрские тусовки, которые нам вовсе не хотелось пропускать, но после которых уже невозможно было добраться домой: метрополитен прекращал свою работу в полночь, а лондонское такси - невероятно дорогое удовольствие. И мы переехали.
      С Гэйблом мы неплохо ладили, и скорее это было целиком его заслугой. Он был джентльменом по воспитанию и крови, хорошо образованным, свободным и приятным в общении, учтивым собеседником, галантным кавалером с леди, и, абсолютно всех без исключения располагающий к себе, молодым человеком, в отличие от меня неряшливого и закомплексованного. И общение с ним на меня благотворно влияло. У меня стал вырабатываться стиль в одежде, в манерах. Но это всё равно не помогало мне в отношении с девушками. Обладая рыжей шевелюрой, благодаря ирландским корням моей матери, я вызывал только их улыбки, а мне хотелось восхищения. Гэйбл, глядя на мои переживания, по-дружески поддерживал меня. “Старик, - говорил он, - это же немного не хуже. Как та очаровательная брюнетка вчера на тебя смотрела! Я бы все свои регалии променял на такой ласкающий взгляд! Но, ты просто сам не осознаёшь своего счастья!” Я был ему благодарен, но меня это ничуть не утешало. Мне просто было необходимо быть эдаким плейбоем, от которого девчонки бы стонали только при одном только взгляде на меня!
      С горем пополам я всё же отучился, артистичный талант у меня проявлялся с периодичностью. То преподаватели нахваливали меня, то ругали, на чём свет стоит, и называли абсолютной бездарностью. Поэтому особых предложений мне не поступило по окончанию Академии, и я уехал к отцу в Голливуд, где он работал непосредственно в кинобизнесе.  Олдриджу предложили ведущую роль в новой постановке в Garrick Theater, и он остался в Лондоне. Так наши пути тогда разминулись,  и вновь мы встретились только спустя несколько лет, снова в Лондоне, когда я был здесь проездом.  Я встретил его на  Оксфорд-стрит, когда болтался там, в поисках подарков для своей мамы и горячо любимой бабушки, потому что в Лос-Анджелесе я всё дотянул с этим до последнего, и, в конце концов, так и не успел ничего купить. На этой улице полно разных магазинчиков, бутиков, и мы столкнулись в одном из них. Я сразу его узнал, хотя он стал ещё более ослепительным красивым мужчиной, он меня – тоже, разве можно не узнать такого рыжего, подумал про себя я.  Моя огненная копна врезается ярким образом в память людей и остаётся в ней навсегда! Так как мой самолёт в Дублин был только завтра, мы договорились о встрече этим вечером, чтобы поболтать, но он сказал, что придёт ни один, а моя подруга осталась в Америке.  Около 9 я вошёл в паб Lamb & Flag на Роуз-стрит и в полуосвещённом зале в углу за дальним столиком заметил их. Он тоже меня заметил и подзывающе махнул мне рукой, я направился к ним, с каждым шагом всё больше смущаясь. Я видел много красавиц в Голливуде и даже встречался с некоторыми из них, но Бог мой, что это была за штучка! Гэйбл привстал, радушно улыбаясь и, в знак приветствия пожав мне руку, кратко представил свою спутницу, а меня - ей. Девушку звали Jazmin, значит Жасмин. Они заказали себе по пинте Гиннес светлого, я – две тёмного и уставился в окно, за которым виднелся сквозь тёмные крыши домов краешек чёрного неба. Я чувствовал на себе взгляд Гэйбла с покровительственно улыбающейся дружественной улыбкой и ненавидел его за это.
      - Ничего не меняется! – произнёс он. Я взглянул на него и мельком на Жасмин, которая мне мило улыбнулась и тоже покровительственно, как мне показалось. Вот болван, успел всё-таки уже произвести неизгладимое впечатление, подумал я про себя. Нам поднесли пиво, мы чокнулись за встречу и за знакомство, отпив каждый в свою меру, и Гэйбл начал меня расспрашивать, как там, в Голливуде. Пиво теплом растеклось внутри меня, и я понемногу расслабился, отвечая на его вопросы. Меня уже не сильно смущала девушка и её неотразимая красота, она тихо сидела, прислонив голову к плечу моего друга, и мне было приятно смотреть на них.

только часть и я работаю над этим.