Пулевое ранение

Пулевое ранение напомнило случай, когда Мы с Тимом плавили свинец старых аккумуляторов с Юга Мёртвых автомобилей. Юг - это местное название, там спят вечным сном четырёх а то и более, а то и менее колёсные груды металла. Некогда служившие, словно верные псы своим хозяевам. Странные люди. Копят, хранят, на про запас. Затем это всё гниёт, отравляет местные Земли разливающимся по сторонам ржавыми водами, разбавленными перламутром масляных пятен. Как правило минерального. Тогда, да....как же это было давно. тогда ещё не думали что заливать в мотор, редуктор, мосты и прочие местности того самого колесного чуда.
Придёт кто-то, тот, кто захочет это всё разрезать, превратить в ничто, сделать лишь только местом в памяти тех, кто когда-то совсем давно в детстве здесь плавил свинец для грузил на донку, а сегодня пытается собрать всё воедино, остановить кровотечение, найти ненужное в ненужном и скрыться в невиданном.
Там, дальше по железной дороге можно добраться до Медного озера. Почему Медного? Кислота. Она виновата. Края озера да и вода, да и вообще всё пропиталось этой сволочью.
Да, жизнь изменилась. Бесценное стало основным, основное - недоступным. А недоступное - главным. Главной целью охотник-off. "Охотников".
Таких как Рум. Он старожил. Он сегодня один из тех, кто умеет это делать почти незаметно.
Как тот уходящий туман вдаль, по утру. но не стоит за ним следовать, можно не вернуться. Остаться позади тумана, если сильно увлечься.
Болит. Тряпка. Раствор 95% спирта во фляге в виде маленькой канистры. Гул мимолётных стрекоз, стон старых костей. Не задело, а стонут! Радостно - горечно. Совсем не больно. Нечему уже болеть. Вот только кости стонут. Нервов совсем не осталось. Плоть как ни странно сегодня быстро заживает. Уроки шитья и трудов дают о себе знать.
То самое любимое стихотворение незнакомца, когда то рядом следовавшего бок о бок в составе безымянного из 25 вагонов. Перескоком расходившихся звуками металла о металл.

Schule der Exzellenz

Разбиты в кровь,
разгневан он вновь.
Тяжесть будней и дней
заставляет, загибает,
забивает, закручивает
все сильней и сильней.
Просит он дать в руки
пару бинтов и присыпку
от мУки, внутри вен,
внутри кровеносных сосудов,
внутри плоти, костей.
Просит он дать в руки,
основа еще тверда,
нить и иглу, и еще три бинта.
Нужно зашить, нужно пришить,
нужно подшить, нужно шить.
Нужно спешить.
Завтра новый день,
вместо рук 2 кулака,
в бинтах, и двадцать два шва.
Так учили предмету шитья
в школе, где нет ни уроков
нытья, ни уроков страха,
ни уроков боли, ни уроков
оставить живым.
     Всё до конца!

Рум начал своё после прочтения стихотворения...:

- Как я люблю это стихотворение. Да, Я умело это делаю. Сегодня со мной всегда хирургическая игла, нить и море красного цвета как в 80 - ом на том залитом жёлто - красном песчаном пляже в бухте Живых Великанов. Величием затмивших Солнца лучи, уходящего в свете своего же зарева, проливая красное в воды Бухты.
Какие же они эти самые воспоминания. Такие едкие, такие словно хлыст, словно плеть, словно.....
Ах, чёрт закончилось обезболивающее, спирт нельзя. Можно уснуть и не дожить. Бесполезное занятие, словно снимать с закрытым объективом. Ты снимаешь, а никто и не замечает, что ничего не происходит.
Ладно, ничего зашью так. Ты главное будь не здесь. А там! Хорошо быть там, где не здесь. Или как там говорят.

- Хорошо....
Ответил кто-то из-за угла. Это был Герб. Друг Тима. А Тима уже с ними не было. Он остался в том " Там".

Рум продолжил, не договорив старое:
- Да и возьми с собой нож. Возьми " Беглеца". Он очень резво разрезает мясо. Я его купил давно. В ЛенЭкспо. Как сегодня помню. Словно вот Мы с Тобой стоим, а Я сижу не здесь, " Там" на Приморской. Что сейчас? Как сейчас? Куда и зачем Мы ушли. Променяли сегодня " Здесь " на старое " Там ".

Герб отсёк речь Рума одним взглядом, одним глазом:

-Хватит Твоих бредней. Устал Я слушать и слышать одно и тоже.

Он ушёл скользя по мрачным котлованам от противопехотных мин. Словно незнакомец молча и тихим разбегом, он прыжками менял своё направление, как заяц, не прыгая туда, где лежат свои. Свои мины.

Рум принялся зашивать, смотря в огнем расцветающее утреннее небо, напичканное еще большим количеством мошкары и стрекоз, сжимая скулы от знакомой боли, не чувствуя её, это уже как привычка, просто рефлекс скул, совсем знакомой боли, совсем близкой, снизу, справа, пуля, еще одна, еще одна, задела, вторая прошла насквозь, третья как и первая, но чуть ниже вскользь. Разворотило только плоть. Зашивать. Принялся таки зашивать. Забыв про страх, как уходят последние звёзды по от даль от Него и забирая с собой гнев и сумрак прошлой не безопасной и редкой Ночи.