Любовь панка

Клен-бродяга шатается спьяну,
Заливаясь дождливым портвейном.
Был я панком, таким и останусь,
Настоящим, пробитым, идейным.

Месяц звякнул сережкою в ухе,
Вижу я, стоя в темном подъезде:
Ночь-девчонка на туче-косухе
Прикрепила заклепки созвездий.

И по ней я как будто тоскую,
Грусть на сердце – как боль ножевая,
Ведь любил я почти что такую,
С нею ливень хмельной распивая.

В шуме гроз, будто в голосе рваном,
Есть мотив, что и сладок, и тошен:
Гром стучит поднебесным карданом,
Ветры стонут протяжным дисторшн.

Только с ней этот звук грубый, твердый
Стал мне жалок и неинтересен,
И в душе прорастали аккорды
Самых нежных и ласковых песен.

И мечта, будто дым в папиросе,
Вдаль летела в неясной надежде.
Я готов был анархию бросить!
Но… любимая бросила прежде.

Шла с другим в темноте переулка,
Я ему не заехал кастетом,
Ведь я добрый, лишь пьянствую гулко,
Чтоб потом не жалеть о пропетом.

Спирт горячий в себя погружая,
Буду петь холоднее и тише,
И подругу, что стала чужая,
Не зарежу, как Нэнси – Сид Вишес.

Лишь уйду я, свободный и гордый,
Наступая ботинками криво,
И навеки забуду аккорды
Самых нежных и кротких мотивов.

Прокричу я ольхам-оборванкам,
Засыпая на утро под лавкой:
“Ну и ладно, помру себе панком,
С куртки жизни свалившись булавкой”.