Гора Алчак

Ночь дымит папироской
на припухшей губе.
Моря узкой полоской
прикасаюсь к тебе.

Красных рыбок свечение,
суетливый народ.
Узловатым растением
Солнце падает в грот.

Громким всплеском пугает,
крабьей трётся клешнёй.
Побережья хозяин
возвратился домой.

Кто был ярок, тот изгнан,
кто остался, – прилип.
Жадно тянется к числам
ядовитый полип.

Сумасшедшим подсказка.
Чуть отстал я и вот:
шпрот и тот без опаски
косяками идёт.

Осьминогу хозяин
на плече вяжет жгут.
Рты, сжевавши до заед,
зло медузы орут!

Старый краб-камердинер
от морщинок лучист.
Я же в панцире синем,
клещеногий модист.

И скрипит мой парадный,
к капелюшу… жакет.
По бензиновым пятнам
дня течёт фиолет.

Никому не помощник
я, один из сирот,
среди быстрых и тощих,
покидающих грот.

Стал, как все, говорящим,
у мангалов в дыму.
Я немного навязчив,
сладок херес в Крыму.

Крым ещё пахнет морем,
дух хозяина твёрд,
как акации корень,
выгрызающий норд.

Ты, которая чище,
чем касанье луча,
ты для сумерек пища,
в ночь его сургуча.

Я оставлю вас вместе
среди судорог сна.
Пусть спасёт тебя крестик
от липучего дна.

Поднимаюсь по склону,
тру ракушник в шаги.
Кто поможет Тритону
с семицветной дуги?

Ею сжат, но не насмерть.
Разве счастья здесь нет?
Светоч дня во мне гаснет.
Берег в фары одет.

Я стою на вершине.
Мал внизу городок.
С электрических линий
карусели цветок.

К их неоновым стеблям
прижимая дома,
дремлет ящером древним
ноздреватая тьма.

Хоть загадку оставь мне.
Чей смотрела ты сон?
Вниз я падаю камнем,
прожигая озон.

Я ничуть не жалею.
Дует с берега бриз.
Украшает аллею
голубой кипарис.

Твой хозяин у грота
поджидает рассвет.
В солнца звонкую ноту
он тобою одет.

Я его камердинер,
заломив капелюш,
ковыряясь в машине,
жму на вентили душ.