Диско - Инферно

Служил Алехо в диско - клубе.
Залупу коксом посыпал...
А утром понюшку занюхав,
Скорей на службу он бежал.




Он шел домой однажды утром.
В штанах плясали яйца твист.


Вот из кармана мятых джинсов
Он табакерочку достал
И,ррр-я-з, на крышке унитаза
Дорожки лихо раскатал.


Оллеха понял, хоть и поздно -
Что он остался без яйца.
Шок боли подступает грозно.
Уже не долго до конца.


Пусть лехо наш разут-раздет,
В душе пусть он анахорет.
Пусть в синагогу шлеп прилично
Но станет киллера добычей.


Тогда стал леххо наш молится
Своим богам. Но,все-конец.
Жизнь кубыряется на нитке.
Вот-вот за ним придет Трень Детц.


Приникнув к крышке унитаза
И навалившись на бачок.

Башкой - на крышке унитаза,
Всей грудью легший на бачок.


Наш киллер ждал в засаде леху.
Алеху киллер подстрелил.
Теперь ему не тусоваться
Коль смертный час его пробил!

Причудливо преломлясь и кривляясь, отражаясь в многочисленных гранях толстого,
еще венецианской работы стекла, тяжелый медный маятник равнодушно и мерно качался
из стороны в сторону, отсчитывая последние минуты и секунды  его жизни. Старинные
напольные часы в массивном корпусе из темного от времени дерева, казалось, символи
зировали собой само Время, навсегда застывшее в этих стенах. В глубине механизма
что-то щелкнуло, и большая, с длинным острым пером стрелка разом перескочила на
новое место, и часы издали короткий мелодичный звон. И снова наступила почти звенящая тишина.
..


Алехе больно и обидно.
Сразил его коварный враг.
Вот набок Леха завалился
И упадет сейчас в овраг.

Ленка погладила холодную плиту, смахнув с нее мелкие бисеринки влаги. Рука мастера
перенесла на камень фотографию из их далекого счастливого лета. Лета, которое никогда не вернется. Они в городском саду. Лица веселые. Лето, жара, а он в парадно-выходном костюме - сам вызвался надеть, чтобы сделать ей приятно. Медовый
месяц.
 - Словно живой...- тихо сказала она, ощущая острое желание заплакать. Ленка едва
сдерживалась и утирала покрасневшие глаза краешком черного, покрывавшего ее голову
платка. С фотографии весело улыбался алеха своей открытой доброй улыбкой. И глаза
его лучились, словно испускали солнечный свет. Коротко остриженные русые волосы
открывали высокий лоб, с тонкой раздвоенной жилкой посередине, а в уголках смеющегося рта прятались по-детски трогательные ямочки.
 
–  Алеша! Что же с тобой случилось? Ты пал в неравной борьбе с человеческим отребьем, которому не место в нашей жизни. Клянусь,Алеша, твои убийцы будут наказаны! Нет, недолго им топтать эту землю! Ты прожил богатую жизнь, в которой было место подвигу! Но ты бы мог прожить еще много лет! Да будет тебе прах… земля… пухом!
 она еще немного постояла, глядя, как на плиту ложится  снег. Надпись на ней была
уже едва различима.
– Я бы хотела сказать совсем немного. Давайте не забывать, что А. был– Я бы хотела сказать совсем немного. Давайте не забывать, что М. К. был человеком. Как во всяком человеке, в нем было хорошее и плохое, но последней правды о нем никто из нас никогда не узнает – как не узнают никогда нашей последней правды другие. Как говорится, знать ее может один только Бог. Перед нами – тайна. Тайна того, кем человек был, тайна того, куда он уходит, – она подошла вплотную к гробу, прикоснулась к его деревянной скорлупе. – Давайте не будем забывать об этой тайне.
Внезапно ей тоже захотелось плакать, она с трудом удержалась.
– Прости нас, Миша, – добавила она совсем тихо. человеком. Как во всяком человеке, в нем было хорошее и плохое, но последней правды о нем никто из нас никогда не узнает – как не узнают никогда нашей последней правды другие. Как говорится, знать ее может один только Бог. Перед нами – тайна. Тайна того, кем человек был, тайна того, куда он уходит, – она подошла вплотную к гробу, прикоснулась к его деревянной скорлупе. – Давайте не будем забывать об этой тайне.
Внезапно ей тоже захотелось плакать, она с трудом удержалась.
– Прости нас, Миша, – добавила она совсем тихо.