Лямбда

   Рождение человеческого мышления было прекрасным во всех смыслах, но что потом происходило с младенцем, то бишь "мышлением", выглядело гораздо печальнее. Как мы уже сказали, древние греки мыслили мир, космос, природу, логос - то есть самые всеобъемлющие и пронизывающие нашу глубину структуры мироздания. В осмысляемое попадал и сам человек, и боги, и всяческие одушевлённые твари, и неживая природа. Всё это в дружном согласии и гармонии - воспевалось, хвалилось, мыслилось. "Этот космос, один и тот же для всего живущего, не создал никто из богов и никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнём, мерно возгорающимся и мерно потухающим" - это известное изречение Гераклита звучит настолько красиво, что кажется утренней проникновенной человеческой песней или мелодией самого Бытия. Любимые образы философа - лук и лира, вполне подходят к его собственной философии - она столь же напряжённо-смертельно опасная и столь же певучая. Как известно, первый из милетских древнегреческих философов, Фалес, записывал все свои мысли гекзаметром, Парменид также оставил нам своё учение о Бытие в виде поэмы, Пифагор вообще не писал трудов, но жил и учил таким образом, что ещё при жизни превратился в легенду, затем, чуть позже, тоже самое произошло и с Сократом - несть числа - числу всех этих "древнегреческих чудес"! И я уже не говорю о платоновской академии философов, просуществовавшей плодотворно несколько столетий.
   Но что пришло на смену этому "ладному", "слаженному миру", этому поэтическому, бытийствующему мышлению, а мышление греков не только говорило о Бытие, но и само бытийствовало в полной мере. Каким мы застаём мышление на следующем этапе человеческого развития? Перемены потрясающие, следующий тип мышления - христианский. Когда переводишь взгляд с греческого мышления на христианское невольно начинает колотить дрожь. Где тот человек, что побеждал на аренах олимпийских состязаний, могучий атлет, быстрый бегун, искуссный возница, увенчанный лавровыми венками, в зените своей земной славы, равный богам и настолько счастливый, что для полноты счастья ему не хватало только умереть - прямо "здесь" и "сейчас"?! Где бесстрашный воин - гоплит, становящийся грудью за стены родного города, торговец, моряк, путешественник?
Где любомудрый муж, наслаждающийся беседами под колоннами портика, попивающий вино и сдабривающий его столь же сладкими пьянящими речами?( Разве глубокая мысль не пьянит?) Где великий политик? Пламенный оратор? Талантливый трагик? Куда всё это делось из человека? - "во прахе я... я - ничто, ничто, жалкий раб и червь земной" - вот что говорят теперь лучшие из тех, кого озаряет божественное откровение. С появлением христианства, мышление отныне становится мистическим индивидуальным гнозисом, а затем параллельно его повсеместному распространению и вследствие прихода к власти, оно превращается в известную нам всем средневековую схоластику. Именно в это время у мышления впервые и появляется "предмет". Правда, он довольно странный, во-первых практически непознаваемый, во-вторых, сам достаточно субьективный и довлеющий, но зато он отделён от всего остального нерушимой границей. Этот "предмет" - Бог. Отныне человек мыслит только и исключительно Бога. Вы спросите - почему мы тут можем уже говорить о "предметности"? Да потому что рядом с Богом есть и совершенно иные "предметы" - сам ничтожный человек, например, всякие "срамные" твари, которые теперь уже стали "срамными", прочая внешняя природа, выступающая то как подтверждение могущества творца, то как "греховный мир", "мир грешников и грехопадения".
Но перечисленные "предметы" никоим образом не мыслятся, у них нет права на то, чтобы быть помысленными, все силы познания сосредоточены на Боге, он вытесняет своим сверхмогущественным сиянием такие "мелочи" как человек или природа и изгоняет их во тьму фактического несуществования, номинально они конечно есть, но реально их больше нет - столь они малы и незначительны.
    Итак, здесь мы наблюдаем коренную перемену как в самом способе мышления, так и в его качестве. Мышление более не включено в единый континуум мира, откуда оно и мыслило у древних греков, - человек, а с ним и его мышление, буквально выбрашены из этого мира, оторваны от "молочных сосцов", растеряны и не понимают где они оказались и что им делать - "Надо ли сначала познать Тебя или воззвать к Тебе? Но кто воззовет к Тебе, не зная Тебя? Дай же мне, Господи, узнать и постичь, начать ли с того, чтобы воззвать к Тебе или с того, чтобы славословить Тебя" - это отрывок из "Исповеди" святого Августина, одного из самых страстных и глубоких гностиков средневековья. Вопросы в нём громоздятся один на другой и далее, аналогично, заполняют весь текст "Исповеди", наблюдается полная катастрофа, мелодичная песня Гераклита преобразуется в "крик о помощи". А христианство и было таким беспримерным "криком о помощи" всего человечества, - когда древнегреческая культура сгорела в пламени своего ярко взметнувшегося пожара, в своей бесконечно интенсивной, но такой маленькой исторической точке, когда римская цивилизация приняв её наследство и попытавшись продолжить его жизненно-бытовым способом, также потерпела крах, и орды окружающего варварства родовых династий, царских племён, диких союзов и прочих тьма тьмущих доисторических людей надвинулись на сознание и мышление, впервые открывшего себя человека - неудивительно, что он оказался в полнейшем ужасе, и этим ужасом, выражением его, но одновременно и спасением от него и стал христианский Бог - как свет в конце туннеля, к которому надо идти, и идти, и идти, день и ночь, неустанно, не зная дойдёшь ли когда-нибудь вообще. Так спасалась история человечества, в такой форме и в таком виде она искала и подбирала для себя пути выхода из нахлынувшей на неё несовершенной доистории. Ей надо было устоять, и она устояла, воздвигнув крест своего спасения и распнув себя на этом кресте, с последней отчаянной надеждой на "воскресение". Миф христианства о грехопадении и изгнании из рая, был лишь несовершенным отражением действительного "грехопадения" человечества во тьму варварства и действительным его изгнанием из Рая, равного Космосу древнего грека. Но сознание не умерло окончательно и поэтому оно помнило "светлые времена", правда, вот таким превращённым образом. Когда же труды гностиков и мистиков в значительной мере поднакопились, а также и по другим причинам, перечислять которые у нас здесь нет никакой возможности, тогда мышление занялось непосредственно уже их "обработкой" - то есть превратилось в схоластику - в рассуждения о рассуждениях - всё под той же самой вывеской - "Бог".
   Значит, то, что нам в данном случае интересно, это то, что второй основной формой исторического мышления была христианская теология, сменившая на бессменно-бдящем посту философию, то есть любовь к мудрости древних греков, и преемница эта, уже воплощала в себе "родовой грех или огрех" предметности мышления, его оторванности и от человека, и от мира. Всё это, конечно же, нисколько не говорит о том, что у христианской теологии не было прогресса в движении мышления, или не было своих достижений и даже вечных произведений, чьи рукописи " не горели" и раньше, и ныне, и присно, и во веки веков - "не сгорят". Речь у нас идёт о другом - о метаморфозах Мысли, изнутри которых и призван воплощать "вечное" всегда конкретный и всегда исторический человек. К сожалению, мы не можем останавливаться на анализе более подробно, хотя это и было бы безумно увлекательно.
    Нас ждёт ещё одна и последняя метаморфоза человеческого мышления, с наступлением которой, мы в конце концов и наконец-то, приходим к самим себе - вполне современным и "продвинутым" людям. Мышление Нового времени, как оно называется, и по сей день остаётся тем типом мышления, в котором пребываем мы. Что же случилось со средневековой схоластикой и куда человечество скакнуло на этот раз? Как только жизнь в средневековой Европе начала "налаживаться", а это происходило сначала очень медленно и постепенно, подготовлялось незаметно, исподволь, но затем понеслось стремительно и бесповоротно, особенно с развитием товарообмена, мануфактуры, университетов, городов, т.е. с приведением жизни в ритмичное движение мирского мироустройства, с подъёмом самой хозяйственной жизни, чей уровень долгие тёмные века "оставлял желать лучшего", необходимость в Боге стала неумолимо отпадать, не без экцессов конечно, и не без сопративления самих верующих. Но сколь бы ни упиралась инерция предыдущей исторической формы сознания, Время  уже сделало запрос на совершенно иное - более земное, более энергичное, более
адекватное происходящему - мышление. И такое мышление появилось на свет божий вместе с Декартом, заявило, что оно "существует, поскольку мыслит...", а не потому что пребывает в Боге, и окрестив самого себя рационализмом отправилось в путь. Путь этот ещё и до сих пор не закончен.
     Давайте же послушаем ещё один новоиспечённый голос родившегося мышления.
"Здравомыслие есть вещь, распределенная справедливее всего; каждый считает себя настолько им наделенным, что даже те, кого всего труднее удовлетворить в каком-либо другом отношении, обыкновенно не стремятся иметь здравого смысла больше, чем у них есть" - вот так браво и лихо Декарт начинает свои знаменитое "Рассуждение о методе". Где здесь песня Гераклита? Где крики о помощи Августина? Это бравурный марш "делового мышления". Я мыслю, я могу, я полагаю, я рассуждаю, я считаю, и может быть тут же в подсознании - я пересчитываю... или подсчитываю... иначе не скажешь. Человеку надоело отсиживаться в тени господа бога и он решил выступить на сцену, а вместе с ним появился и выступил перед ним, и новый "предмет" его мышления - такой же бравый, как и он сам, новый мир...