Второе письмо в Калугу

Ау, Артур! Привета не отрини,
Егоже, вихрь эфирный, принеси
Калуге – всей Залесской Украине –
От полоненной Киевской Руси.

Здесь дух угарен и холоп вульгарен,
За иноземной ласкою гонясь.
Престольничает Змиевич Тугарин,
Подпольничает свет Владимир-князь.

А утром на Русановском бульваре
За Гоголевой каменной спиной
Похмельничают серые бояре,
Похаживает чёрт в румяной харе,
Излюбленной, поношенной, свиной.

Февральскою безлиственною кроной
Растрескался сырых небес навес,
А классик спит, увенчанный вороной,
Безмолвствует, усталый от словес.

Молчи ж и ты, Велесов сивый внуче,
Не то тебе придётся петь о том,
Как предрассветные собачьи кучи
С колючим льдом смерзаются пластом,

Как, через реки за века допрыгав,
Грачино подбоченясь, униат
В гопак пустился: далее Чернигов!
И не унять, и чёрт ему не брат...

Бесснежье кажет обнажённый мусор,
И, порознь собираясь на разбой,
Казак по-тараканьи водит усом,
А царь с норд-оста дёргает губой.

Весною пахнет, страждет снегоядью
Весьма по-европейски, но и вы
Не скрещены ли с племенем голядью,
Что забралось восточней всей литвы?

Что ни на есть – уж до того не наше,
Что нет охоты начинать с азов,
А думаешь: не лепо ли ны бяше
Туда, в позём, куда зовёт позёв.

А я не исчезаю на четвёртом.
Растения и книги полнят клеть,
И в организме крепком, хоть потёртом
И не дружившем отроду со спортом,
Должно быть, долго ночнику тусклеть.

И полускрытая пока в тумане,
А в белый день видна за сотню вёрст,
Недвижная нависшая цунами
На гребне держит золотую горсть.

7 февраля, Киев, Левый берег