Очередное трудное утро

Мысли роятся в голове жуткими скоплениями и жужжат в ушах нестерпимо громко. Скука не даёт повода предаться её самозабвенным утехам. Лишь тотальная самоотдача и труд во имя. Во имя чего? Любви или будущего? Детей, растущих стремительно и неумолимо? Нет, скорее бы я назвал себя трудоголиком,  топящим, словно герой Тургенева дотошную собачку, свою боль и одиночество в рутине рабочих будней. Мещанское счастье махнуло рукой и растворилось в предзакатных сумерках. Наверное, это и к лучшему. Болото сального мещанства сгубило многих хороших людей, превратив их в циников и мизантропов. Счастье быстро умирает под пятой тошнотворной рутины. Любовь искрой разжигает пламя подобное скандинавскому Муспльхейму из Старшей Эдды, рутина же в сию минуту затаптывает его, оставляя лишь жалкое пепелище на месте былого чувства. Она была невысокой и запредельно шумной. Завихрения её длинных волос порождали маленьких летучих мышек, любящих селиться под крышами старых зданий. Вылетая из её кудрей, мышки оглашали всю округу своим писком и стремились впиться зубками в какого-нибудь зазевавшегося прохожего. Летучие мыши были не единственной её особенностью. Стоило мой возлюбленной разозлиться и дать волю старухе Истерике, с детства поселившейся в закоулках её юного сердечка, как на город наползали вереницы тяжеловесных туч, начинавших с особой жестокостью поливать город дождями и сыпать пучками свежих молний . Маленькие холодные руки ещё недавно сплетавшиеся с моими пальцами, ныне  способны лишь заколотить пару гвоздей в крышку гроба. Гроба, в который мы вдвоём запхали труп сгоревшей любви. У нас не было иного выбора. 95% процентов трупа было обожжено, и запах стоял соответствующий. Потому перед тем как распрощаться, мы притащили заранее приготовленный гроб к компостной яме, и слегка пыхтя от напряжения, скинули его в её инфернальную бездну. Там самое место для подобных трупов. Для любви и подобных ей иждивенцев. НА следующее утро по городу прошлась небольшая буря. Ну как прошлась, пробежала, сметя на своем пути пару старых бревенчатых домов и линий электропередач, но всё сравнительно быстро улеглось. Затем из-за туч явило себя миру слегка опохмелившееся солнце. Вид его был весьма потрёпанным и тоскливым. Пучки протуберанцев сыпались градом застарелой перхоти и кусочками омертвевшей кожи старого светила. Поймав на себе мой укоризненный взгляд, солнышко слегка развело плечи, пытаясь сказать что то вроде: «Ну так вышло, старость не радость» и подмигнуло, намекая на то, что «Вот водород весь выгорит, вот гелий начнет гореть. Вот тогда заживууу». Смотреть на этого небесного старикана было весьма печально, потому я быстро отвёл глаза и побрёл на теневую сторону.


Рецензии