Сумароков

                На что писателя отличного мне честь,
                Коль нечего ни пить, ни есть?
                А. П. Сумароков

Ментор Муз, бич российских пороков,
Что-то нынче хандрит Сумароков.
Вновь в осенней провьюженной мгле
Опорожненный штоф на столе,

А над штофом хозяин сердитый –
Без тупея, в шлафроке, небритый,
Крепко голову стиснул в руках,
Чтобы глуше стучало в висках.

Где свеча – запалить ее к ночи?
В спертом духе жилища не хочет
Разгораться недужный огонь,
Озаряя сухую ладонь,

Узловатые синие жилы
И дрожание пальцев без силы.
Костяная мозоль на одном –
След, оставленный верным пером.

Ведь пииты суровы, упрямы,
А мозоли достались, как шрамы 
И культи ветеранам полка.
Служба Музам трудна и горька.

Пусть зоилы заходятся злостно
Клеветой: мол, перо его жестко,
Нет в твореньях души, и привык
Стих калечить угрюмый старик.

Что ж они, если даже царица,
(Так не стала покамест Фелицей)
В просвещенном величьи своем
Слышать боле не хочет о нем

И поверх неотступных прошений,
На строптивость его в раздраженьи:
«Сумароков, – черкнула сама, –
Был и будет всегда без ума!»

Кто поймет, что, тщеславьем не бредя,
Он не токмо лишь автор трагедий,
Суховатых, и вправду, порой,
Но что сам он – их главный герой.

Каждый стих там – ни больше, ни меньше –
Капля крови, отравленной желчью,
Чем писал он заместо чернил,
Когда в высях парнасских парил

Над ничтожеством здешнего мира,
Разражаясь горячей сатирой,
Обличая превратный сей свет,
Где в делах справедливости нет.

И каков же итог всему вышел? –
От театра оставлен, обижен,
Убедившись в житейской тщете,
Смотрит ныне в лицо нищете.

Он всё чаше и крепче не в духе,
Горше ищет забвенья в сивухе.
Наплевать! Пусть глазеют все, как
Ходит в Аннинской ленте в кабак

Он – действительный статский советник,
Кавалер, а по Музам – наследник
Славы древних, снискавший венец,
Как театра в России отец!..

Что ж с того? Где ты, слава у россов?
Неприятель его, Ломоносов,
Уж куда был могуч и матер, –
Ан, ввязавшись с пигмеями в спор,

Надорвался в борьбе да и помер,
Труд не кончив... Где выход-то, кроме
Водки? Как забулдыга Барков,
Похабенью бесить дураков?

Горделивым ханжам лицемерным,
Наловченным скрывать свою скверную,
От души надавать оплеух,
Вместо Муз выставляя им шлюх?

Нет, сколь раны бы в сердце ни ныли,
Не унизит достоинства штиля!
Пусть, вдвойне от сарказма остро,
Напоследок послужит перо.

«Коль ни чувства, ни смысла, ни вкуса
Не потребно, – расстанемтесь, Музы!
Честно вам послуживши, сейчас
Ваш пиит оставляет Парнас.

Нет ни силы уже, ни желанья
Сочинителя гордое званье,
Как постылое бремя, нести
И участья не видеть. Прости,

Отпусти меня с миром, Россия.
Отзовутся пииты другие,
И в судьбы моей черные дни
Пусть перо мое примут они.

Пусть дерзают, исполнясь надеждой,
Что их имя подхватит прилежно,
Громкой славою ширясь, молва,
Будет память по смерти жива,

Тень в далеком потомстве лаская
Слабым эхом... А я умолкаю.
С веком нынешним проигран спор –
Вечность свой изречет приговор.

А теперь – торжествуй, обыватель!
Угасает российский писатель,
Умолкает рассерженный глас
И пустеет печальный Парнас, –

Чтобы вольно цвело в наше время
Лишь подъячих крапивное семя,
Да барыг, да, с их подлостью всей,
Проходимцев, случайных людей.

Мать-царица! Россия-держава!
Не нужна вам писателя слава.
И терзает насмешкой доднесь:
«Что ж за честь, коли нечего есть?»

12 марта 1996