Девочкам двадцать

Девочкам двадцать. Добра в рюкзаке на плечом
Хватит уже на палатку. Не собственный дом.
Елка в горшке. Вместо сына пока еще кот.
Можно сидеть-дожидаться, как кто-то придет.

Наде двадцатник. Дремлет с гитарой в руках,
А в голове тематический творческий швах,
Физика, кактусы, немцы. И связка ключей.
Там за дверями - пачка эльфийских мечей.

Надя закроет глаза и провалится в хрупкую тишь
Каменных сводов дворца, где поёшь - как летишь.
Бейся, не бейся, а завтра час-пик, институт,
Вечный цейтнот, чтоб поверить, что ты еще тут.

Двадцать Наташе. Наташа как будто жена.
Наташа считает, что с чувствами близких - нежна.
Но инфантильность не делает проще быт.
Наташа старается делать серьезный вид

И только глубже вязнет в ужасе детских ночей,
Когда тьма гасила сотни обманок-свечей,
А до утра оставалось лежать, стиснув зубы, и ныть.
Наташе двадцатник. Три года не может забыть.

Двадцать и Ане. Кудрява и хороша.
Кисточкой карты выводит, неслышно дыша.
Выйдет по карте любой и в любое добро,
Только сама будто глубже и дальше нутром.

Как по весне только дунет бродяжьим теплом,
Так заискрится, не в силах сдерживать стон.
Хохот гиен в голове изумленно утих -
Аня исчезла в лесу, проросла, словно стих.

Соне лет двадцать. Волосы - ряска и свет.
Соня звенит, под ногами скрипучий паркет
Враз рассыпается мягкой лесною травой.
Все, кто не нужен, за острой колючей стеной.

А за спиной автостопный рюкзак, палец вверх,
Может сегодня подбросят? В ногах кашей снег,
Кольца в ушах. Без пятнадцати шесть утра,
Соня, звеня и мерцая, идет со двора.

Девочкам двадцать. На кухне гомон и звон.
У девочек в головах неразбуженный терпкий сон,
Топот босых ступней, лебединый крик,
Вскрики мечей, переплеты забытых книг,
Пантеоны не тех богов; на чужих языках
И прощанье, и про любовь у них в головах.
Желтые карты, скрип кожи, стрекот цикад,
Бездна надежд и страхов, потерь и наград.

Девочкам двадцать. Тонут в своих мирах,
Чае, вине, неразбуженных детских снах...