Карамолька

                Моей дорогой мамочке
                посвящается…
               

      Подобные события происходили, в большинстве своём, в жизни каждого человека. Все мы знаем множество случаев заботы, материнской любви и самопожертвования. Тому есть сонмы повествований и рассказов. Однако, даже по прошествии четверти века, до сих пор помнится одна история, как раз и подтверждающая эти факты беспредельной любви.
       Как-то весной девяностого года, попал я в Военно-медицинскую академию в Ленинград... Здоровье шалило так, что никакого спасу. Бронхит обострился до безобразных пределов, ещё и астматический компонент присоединился в самом худшем своём проявлении... В общем, полный швах, а не здоровье! Я бы терпел и дальше, однако, любезная моя супруга написала моей матушке всю правду и ничего более...      
      Короче, колесо завертелось! Матушка по службе обратилась в Москве в Минатомэнерго, те - в Министерство Обороны, а военные -  люди надежные, отправили письмо в Группу советских войск в Германии, где  в то время я и служил. В нем был приказ отправить обычного, не блатного капитана медицинской службы, в Академию на военно-врачебную комиссию, как  участника ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Бумага была подписана вторым военно-медицинским лицом Вооружённых Сил России, так что о спуске проблемы на тормозах, речи быть не могло.  Стало быть, собираться мне два дня, не более. В общем, оставив семью в Германии, прибыл я в Питер в двадцатых апрелях в нашу "Альма-матер".
      Сказать, что медики были рады моему прибытию, это не сказать ничего. Однако бумага с подписью мед начальника более чем сотворила своё доброе дело. Для информации стоит отметить,  что факты участия в ликвидации аварии на Чернобыльской атомной электростанции  особо не афишировались,  а связь болячек с этой катастрофой тщательно замалчивалась и первые пять лет не  светила никому. Да и не думалось как-то об этом в тридцать с небольшим лет... Лишь в московском институте радиологии, в его боксированных стерильных палатах находились те "счастливчики", кто собственной жизнью, запредельным облучением, злокачественными осложнениями, заслужил эту связь, на весьма короткий остаток их героической, но никому уже не нужной никчемной жизни.
      Грязь и пыль подсыхающего весной, неубранного города, мокрые кучи чёрного за зиму снега, обрывки газет, проросшие из-под снега пустые бутылки, более чем с лихвой нарисовали картину постперестроечного бытия, напрочь разрушив мою ленинградскую идиллию десятилетней давности. Образ колыбели революции дополняли обшарпанные ларьки кооператоров, попрошающие стайки вечно кочующих цыган, и всеобъемлющий запах свежих огурцов, как знак идущей в Неву на нерест  корюшки...
      Как бы то ни было, место в клиниках военно-полевой терапии мне нашли без особых проблем и  надежд. Кроме вашего покорного слуги в палате было ещё двое. Майор, доказавший, что получил сто бэр, а стало быть, и увольнение по болезни, со всеми вытекающими последствиями, льготами и  полагающимися доплатами. Назавтра он выписывался и был доволен результатами своего, кажется четвёртого визита в высшую медицинскую инстанцию. Однако, взглянув на него, мне стало ясно, что всеми этими "завоеваниями" пользоваться он будет весьма недолго... Уверенности в таком горьком  заключении добавили выписные бумаги и анализы, что он мне сунул прочесть перед отъездом...  После этого, второй обитатель палаты мне стал не интересен, хотя бы по тому, что разговаривал исключительно не литературно! И диалект этот весьма резал слух...
      Он был, как говорили, денежным тузом, и по совместительству, председателем потребсоюза какого-то большого края!  Величина! Лечился он явно не бюджетно, пытался подлатать  лекарствами свою испорченную печень. К тому ж, умудрялся ежедневно выпивать минимум бутылку водки! Вдобавок, он ещё был обладателем  много говорящей фамилии - Похабнов! Так, что все сошлось!  Не плохое начало, подумалось мне! Представляя, через какие круги ада предстоит пройти, настроение незаметно сменило положительный заряд на противоположный.
      Самое хорошее изо всего случившегося со мной, это то, что попал я к отличному врачу, бессеребреннику, интеллигенту, преданному своему делу специалисту, майору медицинской службы с редкой русской фамилией Иванов.  Помимо блестящих академических знаний, он владел всеми возможными методиками нетрадиционной медицины! От знания различных чакр, тибетской медицины и траволечения, до всевозможных аур, китайской иглотерапии и основ оккультизма. Короче, сегодня таких спецoв просто не существует в природе! Обладая всеми знаниями и опытом, которые выработало человечество, он основательно выслушал  меня, затем так же основательно расспросил, и трёх дней, для постановки окончательного  диагноза, ему  не понадобилось. Затем он назначил мне надлежащие анализы, нашёл в моей ауре холодную дыру в области грудины, пассами и мантрами закрыл её и назначил какой- то новый на тот момент иммуно-стимулятор. Не скрою, отнесся я к этому весьма скептически, но, уважая решение коллеги, ничуть не усомнился  в его назначениях и рекомендациях. Что вскоре обернулось значительными улучшениями моего здоровья.
      Не так давно, вспомнили мы с нашим терапевтом о дополнительном питании для новобранцев с дефицитом массы тела. У читателя могут возникнуть неправильные картины изобилия на столе мясных и рыбных блюд. В наше сегодня, может, отчасти  это и правда, но тогда, в голодные девяностые, это выглядело примерно так.  На завтрак дополнительно порция масла и два печенья к чаю, забеленному ложкой сгущенного молока. На обед ещё одна ложка винегрета с парой кусочков очень соленой сельди. И на ужин половинка плавленого сырка известного бренда " Дружба". Да, еще два  вареных яйца в неделю! Такие изыски были достижением для академических кулинаров, и за это им отдельное человеческое спасибо! Став обладателем дополнительного рациона питания, я по рекомендации майора Иванова, начал добывать в близлежащих овощных, и не только, магазинах ингредиенты для сырых "тибетских" оздоравливающих салатов. И если с медом, свеклой, лимонами и грецкими орехами ещё было понятно, то с глиняной посудой, глазурованной изнутри, было на порядок труднее. Такой кувшинчик мне принёс на время мой доктор. В нем я заваривал некие травы, им же поставляемые. И уж совершенно невозможно было достать свежей моркови и обязательно с тупым носиком, похожим на фруктовую карамель… под названием… в сортах моркови в то время я не разбирался… кажется... «Карамоль»... 
      Спустя дней пять после госпитализации, в Ленинград приехала моя мамочка. Она сделала себе командировку на какой-то конгресс, и, не задумываясь, сразу же  посетила меня в Академии. Чему я несказанно обрадовался, ведь мы не виделись почти год! Мама, конечно, знала, что тому письму дали ход, но чтобы так скоро? Поэтому беспокойство о моем здоровье было написано у нее на лице.  Дрожь в голосе  так же подтверждала ее чувства и была мне понятна. На улице к тому времени установилась теплая солнечная погода конца апреля, и мы долго гуляли по беговым дорожкам академического стадиона или сидели на его невысоких трибунах и разговаривали, разговаривали…
      Сколько ей было тогда, моей дорогой мамочке?  Чуть за пятьдесят, меньше чем мне сейчас! Вы только представьте, любезный читатель, красивая женщина бальзаковского возраста беспокоится за своего тридцатилетнего  сыночка-капитана, попавшего три года назад на радиоактивный бал в Украинском полесье!..  Аки за  Митрофанушку, дубинушку стоеросового, Примерно так думал я своей больной головой. На деле ж, старался успокоить ее, и говорил, что беспокоиться не стоит, и со здоровьем моим все в порядке! Не скрою, мне было жаль, что мамочка моя вот так, в одночасье, сменила свою размеренную, не торопливо текущую, спокойную жизнь в провинциальном городке и примчалась в северную столицу, «за семь верст», не ведая про завтра. Она ведь, даже и в гостиницу не устроилась, а перво-наперво прилетела ко мне!  Но это все осознал я несколько  позже, а тогда воспринял как факт, сам собой разумеющийся. Не скрою, мой рацион дополнительного питания стал на порядок круче! Мамочка накупила и привезла много всякой всячины. И где она смогла найти в чужом городе столько дефицитных продуктов?! Жизнь стала налаживаться. Скажу честно, мысль о финансовой стороне вопроса, к моему стыду, тогда во мне даже не проснулась.
      Но все же, выход из отделения был ограничен режимом и несколькими близлежащими кварталами, поэтому моркови для салата я так и не смог найти. Карамолька - Карамоль, где ж тебя искать?..  Без особого сожаления я рассказал маме об этой проблеме.  Мол, доктор мой, прописал мне смесь из  протертых на терке сырой свеклы, лимона с цедрой, грецких орехов, меда и, конечно,  моркови. - Но, мамочка, обрати внимание,- повторял я. - Морковка не простая, а с тупым носиком, и    называется ... «Карамоль». Не представляя, чего это будет ей стоить,  я простился с ней до завтра…
      Но назавтра мама не пришла. Мобильных телефонов в то время не было, и обратной связи, разумеется, тоже!  Сие обстоятельство добавило мне на сутки величайших треволнений! Понятно, что черные мысли я гнал от себя, но время было неспокойное. И хотя до создания фильма «Бандитский Петербург» было еще десять лет, тот факт спокойствия моим мыслям явно не добавлял!  А тут еще и погода испортилась… туман, изморось, весна. Отопление уже не работало, и в палате стало ощутимо холодно, серо и бесцветно. Впрочем, как и на душе, ибо в том возрасте я был бескорыстно впечатлительным малым и, по сути, слабо различал оттенки серого. В тот день я ещё как-то отгонял от себя это грустное чувство цвета бриллиантовой зелени. Но когда мама не пришла и на третий день, тоска всецело овладела мной.
      К исходу дня мама появилась и в растрепанных чувствах поведала о том, что обежала почти все рынки города, но моркови сорта  «Карамоль» так и не нашла. Что конгресс проходил за городом, в каком-то санатории, на берегу Финского залива, где на сельском рынке ей и предложили этот сорт моркови. В довершение всего, следуя ко мне, она еще сломала каблук, так что пришлось задержаться на время поиска и срочного ремонта в мастерской, коих очень мало в городе. При этом она извлекла из пакета образец полностью соответствующий идеалу моих представлений! Чуть конической формы, оранжевый корнеплод с идеально закруглённым носиком сам за себя говорил  о своей сочности, вкусе и несомненной полезности!  Во всяком случае, на тот момент мой внутренний голос подсказал, что кроме как выздороветь, других шансов у меня нет! Так вот ты какая, Карамолька -Карамоль!
      Но свои минусы были как в любом деле,  завтра мама уезжала... Мы гуляли по стадиону крайний вечер, и мама вынула из сумочки аудио-плеер с наушниками и парой кассет. Его, вместе с пожеланиями поправиться, передал мне мой младший брат. В те времена аппарат был мечтой молодежи, и с комплектом запасных батареек стал для меня истинно королевским подарком.  Мы душевно простились, и в последний день апреля мама уехала. Я лежал в палате и слушал песню о том, "как скучно и как грустно, если мамы дома нет!"  После обхода я рассказал своему доктору что мама наконец-то разыскала "Карамольку" и что теперь, в итоге, можно приготовить его "чудодейственный" тибетский салат! Мы были одни в кабинете, и доктор вдруг откровенно и от души рассмеялся! - Вы говорите:- " Карамоль"? - А ведь нет такого сорта, любезный коллега! - Сказал он, едва смахнув слёзы смеха... - Вы, видимо, перепутали, есть сорт "Каротель", "Каротелька"!  Но можно использовать и другие сорта, только этот более сочный, сладкий и дольше хранится.
       Если бы он был американцем, он бы ещё добавил: - " Мне очень жаль!" Но он был русским доктором Ивановым,  кандидатом медицинских наук, патриотом и лучшим  аспирантом кафедры  военно-полевой терапии Академии. Возможно, мой растеряно-жалко-недоумевающий вид подействовал на него отрезвляюще, и он даже спросил: - "В чем дело?"  И когда рассказ мой  о поиске "Карамольки" в цветах и красках был окончен, доктор как истинный психолог, быстро успокоил меня и напомнил, что  материнская любовь вкупе с самоотверженностью творят такие вещи, "что  и не снились нашим мудрецам!"
     - В общем, скажите лишний раз спасибо Вашей матушке, она же вложила всю душу и сердце, в то чтоб Вы стали здоровым! - Он говорил, а я вдруг поймал себя на мысли что, не смогу ей об этом в скором времени сказать. И что глаза мои полны слёз, и что та искренность и желание помочь сыну, открыли мне новые черты в её характере, о коих раньше и думать-то не думал, и мыслить-то не мыслил! Не приходилось, знаете ли! Рациональность, сухость, практицизм, непредсказуемость военной службы, а в некоторых случаях, и элементы стороннего дебилизма, напрочь выхолостили простые человеческие чувства! По крайней мере, глубоко их запрятали в душе и завалили всякой наносной всячиной...
       Праздничные дни Первомая пролетели быстро, почти не оставив следа в двадцати-пятилетней-тому назад капитанской памяти. Ну, если не считать похода в видеосалон на какой-то крутой боевик с "соседом по камере" - Похабновым,  председателем крайпотребсоюза, оказавшимся очень крутым доставалой! Стоило ему спуститься на первый этаж и позвонить, как через полчаса подвезли дефицитнейший десятилетний коньяк "Каспий", неимоверно богатого и благородного вкуса, между прочим! Продемонстрировав толк в коньяках, он захотел показать толк и в женщинах. Короче, если я сейчас еду с ним, то нам в гостиницу "Советская" подвезут еще вместе с коньяком и "женщин для беседы"... Не страдая особо гусарством, я как мог вежливо отказался, почему-то сославшись на режим. Без тени разочарования или обиды, он прямо из горла допил коньячный раритет и спустился из палаты вниз, вызывать себе такси. А я, пожевав свой чудодейственный салат, вышел в холл, смотреть хоккейный матч чемпионата мира. Тут еще наши выиграли у чехов 5:0  и добавили толику веселья к употребленному ранее раритету благородного вкуса.
      Через пару дней, как раз между Первомаем и днем Победы, майор Иванов представил меня профессору, заведующему кафедрой на комиссию. Последний внимательно слушал майора, утвердительно закрыв глаза, и чуть заметно, слегка кивал. Но стоило майору  озвучить дозу, полученной мною радиации, как профессор попросил меня погулять и подождать  вне кабинета…   Когда ж мой доктор вышел, по его решительно-сожалеющему взгляду мне стало ясно, что полученная доза и мои болезни будут и далее существовать независимо друг от друга. Ну что тут скажешь, если даже в моей  медицинской книжке профессор собственноручно переправил значение дозы на ту, с которой я прибыл на лечение… 
      Но, однако же, оно - это лечение мне здорово помогло, и сам не заметив когда, я вдруг отметил, что никаких приступов не ощущаю, вновь появился вкус к жизни.  Да и доктор мой тоже был оптимистом! Он сказал, что все будет хорошо! Что летом он останется за старшего на кафедре, и что если я заеду в это время к нему, он напишет документ должного содержания. Ведь даже в анализах установлено шестикратное превышение полученной мной дозы радиации, а лукавить он не умеет. И поскольку сам работал после аварии на Чернобыльской станции, он знает, где и сколько можно получить радиации и по сей день! В итоге, на этом мы и порешили, а майор Иванов, дай бог ему здоровья, помог мне еще и с авиабилетами, коих было не достать перед праздниками днем с огнем. Вот ведь, запало в душу!
       - Вам надо поехать в агентство Аэрофлота  у  пяти углов, найдете там девушку Нину Алексееву, 25-ти лет, - сказал мне он.- Не смотрите на седину, это у нее после авиакатастрофы. Все погибли, одна она уцелела, побилась только. Лечила позвоночник у нас. Она все устроит.
       Все так и вышло. И тогда я  в очередной раз поверил своему доктору-кудеснику. Восьмого мая, простившись с доктором и обменявшись телефонами, я вылетал из Пулково. В багаж не сдал только плеер. Удобно устроившись в кресле, глядя в иллюминатор, я включил запись концерта Юрия Лозы. Тогда он был в большом  фаворе.  Песен было много… «Я умею мечтать»,  «Плот»,  «Пой, моя гитара», «Зима», «Сто часов», еще, еще…   
 И вдруг!  Тихая мелодия… и  слова, выворачивающие душу наизнанку… 
   
       …Мать пишет, что цел ещё наш домик на опушке,
       Но опустел и одинок, и что хранит мои игрушки,
       А я читаю между строк,
       Я очень жду тебя сынок.   

    …Будто  холодною водою из ушата!  Вот ты, служишь в Западной Группе войск в Германии, такой самостоятельный, много раз решавший чью-то судьбу,  в погоне за призрачным счастьем, не слышишь таких простых человечных слов, останавливающих на ходу, заставляющих в корне пересмотреть свою жизнь…  я снова ощутил нехватку воздуха, но уже от переизбытка чувств, что-то оборвалось внутри,  ком подступил к горлу…  Нет, это не от высоты!

        …Мать пишет, что далеко ещё седая старость,               
        Что гонит хвори за порог, что не берёт её  усталость,               
        А я читаю между строк               
        Мне плохо без тебя сынок.

      …Моя дорогая мамочка, сколько же тебе пришлось испытать тревог и пережить волнений за своего взрослого, думающего, что живет правильно, непутевого чада!  Глаза наполняются слезами неимоверной любви, жалости, доброты и умиления… Где-то был платок!  Нет, это не от дыма, в самолете не жгут костров!

        …Мать пишет, что снова за окном звенят капели,
        Опять весна приходит  в срок, грачи на гнезда прилетели,
        А я читаю между строк               
        Дождусь ли я тебя сынок…
   
      …Вот оно! Прозрение! И капели за окном, и весна, и ты летишь в вечернем небе, слушаешь пронзительные в своей простоте слова, посвященные самому родному, самому близкому на земле человеку, и чувствуешь, что не можешь сдержать искренних, чистых слез.  Слез благодарности за все, что мама сделала для тебя, и, может статься, еще немало  сделает…    Где же платок? За прекрасные порывы души, даже за поиск несуществующей в природе «Карамольки», за самоотречение во имя здоровья, а стало быть, и счастья своего «блудного сына». Есть ли в мире кто-либо кроме матери, кто может так любить и понимать… Скупая слеза скатилась на рубашку.
 – Вам плохо? – услышал я тревожный голос соседа.
 – Нет, все нормально, спасибо,- ответил я, снимая наушники и утирая глаза.
 – Все хорошо! - повторил я. Затем глубоко вздохнул и задумчиво поглядел в иллюминатор,
 - Теперь все будет хорошо...