Таруса

Моя маленькая Одесса, мой цветастый покладистый юг,
Улочки, как на детском рисунке, не больше стрелки от брюк,
Не шире крошечных рук.
Столовые с видом на Оку, где обед на двоих стоит сто рублей.
Причал для маленьких лодочек, катамаранов, но не кораблей.
Здесь время замедляет бег. Замыкает круг. 

Здесь Цветаева, как живая, провожает волны, глядит с тоской,
И вокруг неё такой мир простирается, такой покой...
Дети разбрызгивают воду из фонтана и серебристый смех, она придерживает их рукой.
И берег ракушками усеян, и чаек крик в густых облаках.
Весь этот мир, параллельной вселенной, словно застрявший в снах. 
И от этого особенно уязвимый и дорогой. 

Таруса — городок исчезнувших, сбежавших от перемен, 
Не осознавших течение времени, попавших в плен
Зданий, что помещались бы на ладошке, и сотен бликов,
Отражающихся от церквей, кружев и облаков и ликов
Солнца, расплавленного в лужах, вдоль стен.

Прошлое здесь живёт, как дома, смотрит из пыльного окна
На пелену дождя, размывающего дороги, рассекающего реку, на
Мосты и площади, людей, танцующих, развоплощенных,
На смеющихся небу в глаза  влюблённых...
В них жизнь дрожит и вытягивается, как струна.

Только у меня внутри
город, где не видно зари, 
только фары, прожектора, фонари
И зимы. Их ровно три...
Снега утром, до середины колёс, костей,
Вдоль запястий, следы от колоды карт, всех мастей,
Сплошные десятки, валеты и короли...
Вспарывают кожаную обшивку, рыщут внутри.

Силы уходят на то, чтоб не дать подумать, что я слабак.
С богом игра в "дурака", и знаете, кто дурак?
Мгла наступает от осознания нелепости и неподъёмности груза.
Солнце изредка вспарывает грязное облакастое пузо,
Выпускает лучи, вымеренными с четвертак...
Я тогда поднимаю глаза наверх, и перед ними — моя Таруса.