Из книги Искры жизни Ламур, ламур... продолжение

                НЕКОТОРЫЕ ПОДРОБНОСТИ

        С самого начала знакомства с Ла Фа Рабинович чувствовал, что в её, не поддающемся логике, образе жизни была какая-то тайна, какой-то скрытый порок, или страшная боль, которая толкала её на любые безумные поступки. Как будто ей надо было забыться от кошмара, ставшего проклятием её жизни. Такой молодой, потрясающе красивой и страстной и такой страшно одинокой и беспризорной. От неё исходила угроза любому, кто приближался к ней.
        После ареста Рабиновича и после того как Зоя Зак уехала вскоре из Одессы, положение самой Фани стало более определённым. Она открыто поселилась в квартире Загребовского. Он был из тех мужчин, которые добровольно поступали в её рабство, почти ничего не требуя, только бы видеть её каждый день и час и мучиться страхом, что вдруг она исчезнет также неожиданно, как и вошла в их жизнь. Вела она скрытный образ жизни, редко появляясь в городе. Какие-то люди тайно приходили к ней нивесть откуда и также растворялись бесследно, что было не так-то просто в городе, где все знали обо всех.
        ... Лет восемь назад у неё была семья. Мать - красавица полька, отец - крупный инженер. Жили они тогда в Харькове. Кто-то донёс в НКВД, что отец тайно переписывается с заграницей. Переписывался он со своим старшим братом, эмигрировавшим ещё до гражданской войны. Но этого было достаточно, чтобы по каким-то внутренним решениям и планам НКВД завербовать его и вывезти на работу за кордоном. Отец не спал несколько ночей, не зная как поступить.
Он тянул время. Но однажды ночью Фаня проснулась от грохота. Ломились в дверь, за отцом. Он успел поцеловать дочь и жену и всё... Больше они его не видели. Потом к ним с мамой начал наведываться один высокого ранга человек. Через месяца три стало понятно, что арест отца это его рук дело. Он, пользуясь своим высоким положением в  органах, попросту убрал соперника. А причина - его неожиданная страсть к жене инженера. Отца расстреляли. Они остались без средств к существованию. Мать - человек слабый, избалованная праздной и обеспеченной жизнью, быстро сдалась. Стыдясь дочери, она  тайком   начала пить и опускаться. Этот человек сам поощрял её слабость. Он спаивал мать в компании своих друзей из НКВД. Однажды на глазах у Фани её совершенно пьяную они насиловали втроём.            Фаня убежала в ванную и, соорудив петлю из тонкой бельевой верёвки, повесилась. Эти пьяные негодяи вытащили её из петли ещё живую. На её детской шее остался рубец от верёвки. Вот почему, скрывая этот рубец, она  со временем  стала   носить нитку жемчуга. Мама попала вскоре в сумасшедший дом, а она в свои пятнадцать лет осталась с этим человеком. Он её не трогал. Иногда ей казалось, что он испытывает угрызения совести. Может это было и так, но в ней всё человеческое окаменело. Боже,  как она ненавидела его. Однажды он пришёл злой и усталый, выпил залпом два стакана водки и свалился на постель прямо в сапогах и портупее с пристёгнутой кобурой.
         Фаня, как лунатик двигаясь по квартире, собрала в узелок вещи, вынесла их в прихожую, потом вернулась, осторожно расстегнула кобуру, вытащила наган, взвела курок и,  держа наган  двумя руками, засунула ствол в открытый рот этого красивого, породистого и пьяного  негодяя и выстрелила.
Эту страшную историю она рассказала Зяме незадолго до его ареста. Что с ней было потом она даже ему не стала рассказывать. Вся её жизнь была тяжёлым сном до самой встречи с Рабиновичем. Её поймали. Тюрьма. Женская камера, где её насиловали матёрые уголовницы. Потом воля, воровские притоны, разбогатевшая на НЭПе разбойная шушера. Одесская какая-то малина. Бегство в трюме грузового парохода в Румынию. Она была таким затравленным грязным волчонком, что кочегары, спрятавшие её в трюме, опасались только, что не довезут её живой. Так, в  пропахшем угольной пылью и гарью драном ватнике,  в полу обмороке, кочегары ночью вынесли её на берег в порту Констанцы. Чтобы они сказали, эти простые работяги, увидев, спустя всего три года, роскошную куртизанку, ненавидевшую весь этот мир.
           Её сосватали Загребовскому заочно. Вот так она оказалась в Одессе второй раз в жизни. Любовные игры с богатыми мужчинами стали  её призванием. Как она ненавидела их всех и мстила, и мучила, и доводила до самоубийства. Такое было её время.
И вдруг - любовь. Всё началось как обычно -  очередная жертва очередной клиент, которого она будет потрошить и мучить. Но, как сказал один поэт, - переходим к любви. Но что она могла ему дать? Семью? Она у него была такая, что дай Боже всякому. Деньги? Он сам ими сорил! Друзей? Половина Одессы его любила и обожала. Своё тело? Но это так мало! Душу, только свою воскресшую душу могла она отдать ему и отдала без остатка.
Когда Зямы не стало в Одессе, она через Маню тайком передавала деньги и продукты для детей и мадам Рабинович. Однажды Маня её встретила, гуляя с двумя  младшенькими детьми Рабиновичей. Сама не понимая, как это получилось, Фаня упала на колени, обняла пятилетних крошек и стала  целовать их и плакать. Маня отвернулась. А Фаня первый раз в жизни говорила детям такие нежные и удивительные слова и снова пла-кала и смеялась и рассовывала по карманам их пальтишек конфеты. Дети есть дети. И всё же им было странно видеть эту красивую и нарядную тётю, стоявшую на коленях на мокрой и грязной мостовой и щёки у неё были солёными...
Люди, которые тайком приходили к Ла Фа, принадлежали к ворам в законе и имели связи со всеми лагерями. Через них она узнала где находится Зяма. Кто начальник лагеря. Кто  из блатных заправляет в бараках. Кого можно купить. Через кого передать деньги? Шуре Загребовскому она сказала: или ты меня убьёшь, или я тебя сама зарежу, но Зямку ты посадил, ты и гони его долю. Шура сказал: да ради Бога, пусть там сидит как король, я ничего не пожалею. Но если вернётся в Одессу - ему не жить! Так в маляве и напиши, или он, или я - Загребовский! Вот на какие деньги Зяма играл в том бараке. Ла Фа умела платить по  счетам и Бэбу Мировскую,  выдавшую их с Рабиновичем, заложила она - Фаня Шизновская.
И был год 1937 и прощание  там, на Урале.
Рабинович был давно расконвоирован и к этому времени стал важным чином на строительстве комбината. Та неделя, что он провёл со своей несравненной Ла Фа (Данилов на свой страх и риск устроил ему каникулы), была последней в их жизни. Они это понимали и  расставались долго и трудно. Что-то уже умерло в них, но боль разлуки не становилась слабее. Кто может предвидеть свою судьбу? Вы, можете? А они?..  Но я говорю Вам: «Осанна влюблённым вовеки веков!»