ЭЛ Ирина ЛИ Роман в романе. Гл. 3, ч. 4

 Помяни их, Катерина,
 Песнею старинною.

 Презревши страшную грозу,
 Сидел всю ночь я с ней в лесу,
 Словно алкаш у рома кадки.
 Два сына уползли в палатку
 (Увы, всей публики не взяли).
 Поленья языки лизали
 Лирично здесь бы я добавил:
 И рыжих влас струилась лава…
 И в отблесках огня играла.
    И я, прижавшись, как ребёнок,
 О! её мокрый тёплый бок…
 Который сердце мне расплавил
 (Своих не чуя рук и ног),
 Той ночью на Иван Купала,
 Хоть я и далеко не робок.
 Но вот никак не мот унять
 Волненья своего до дрожи…
 Прикосновенья её кожи,
 Через волокна мокрой ткани.

 И содрогались небеса
 На потрясающих басах.
 И растравляли от желаний…
 Желаний: что-то совершить,
 Перевернуть, отплыть… открыть!
 Вернуться, вопреки богам,
 Друзей укоров и врагам
 И бросить всё к её ногам!
     Я что-то мямлил про пиратов,
 Пропел, фальшивя, о фрегате…
 И оставаясь на земле,
 На том я видел корабле,
 В косо повязанной бондане,
 И тёмно-рыжую лавину…
 Да, видел…я её – Ирину.
 Грозным, отважным капитаном…
 (Коль панораму вширь раздвинуть,
 Себя  с ней рядом на картине
 Скромно стоящего с дубиной
 В команде бешеной Ирины),
 Чей облик стройный, скандинавский
 Взывал к боям, пирам и ласкам.

 Но то, поверьте, ерунда,
 В сравненьи с тем, что видел в бане.
 Судьбы нелепая игра,
 Трясёт от тех воспоминаний
 В Самом начале бабья лета…
 Она почти… полу-раздета
 Её! Её! Я парил в бане!..
     Я улетал… темнел рассудок.
 Мыслей возвышенных, паскудных…
 Я раздираем был толпой,
 Пред её голою стопой…
 И остальным всем (в ту же масть)…
 Бога молил, чтоб не упасть…
 Парил её, разинув пасть…
 Сатир -- роскошную Венеру…
 Тянуло как пловца на берег,
           Спустя ночь кораблякрушенья,
 (Простите мрачное сравнение,
 Не произнёс и половины)…
 Но, парил я… Её – ИРИНУ!
 Заклинило опять. Балдея,
 Не помню, что-то вякал, блеял
 И заикаясь пел:  «П-п-прог-г-гэя!»

  -- Заткнись – тут возмутилась фея,
  -- И слышать не хочу про геев.
 Ах, нежный бархатистый голос,
 Как и волшебный рыжий волос,
 Он окончательно прикончил
 (А парил, ведь, пока по пояс)…
 Это ж -- Колдунья по-цыгански…
 Хотел сказать, но поперхнулся…
 Полок её -- как пьедестал –
 Затрясся вдруг под ней, прогнулся,
 Едва не рухнул от волнений:
 От форм волнующих и царских,
 Коленей, прочих причиндал…
 Она привстала и прогнулась
 Как полуостров Скадинавский,
 Так, что мозги мои замкнулись!..
 Голос и веник потерял,
 И только лишь ушами прял
 Как кролик робкий, что скакал
 Между полей, лесов и скал
 Назад мгновенье одно,
 Полный надежд, мечтаний. Но
 Лишившись разума и сил,
 Пред анакондою застыл.
 Фигура, братцы, и добила
 Той ночью старого дебила.
 Хоть был я в форме  и не пил
 Не знаю сам, зачем застыл,
 Как пред косулей крокодил,
 Что беспокоен так же жутко
 О содержаньи лишь желудка

 До бани той, и я твердил --
 Важна не форма, содержанье!
 Но если всё это в одной,
 Наедине…Да ещё в бане
 Встретишь в Колдунье молодой,
 Клятвы, посты и воздержанье
 От тебя ринутся толпой,
 Тогда беды не избежать, --
 Копытом будешь бить и ржать.
 И охренев, подобно мне,
 Нести такую ж ахинею.
 Кто ляпнул: «В бане – все равны»?
 Иди, попарь такую ж фею
 (Коль рядом нет с тобой жены).

 Что было после? Уж, неважно:
 Облившися в саду отважно
 Водой прохладною из шланга,
 Под алчный взор орангутанга
 (Речь тут, конечно, обо мне),
 Что-то пропела в тишине…
 Исчезла в звёздной вышине.
 Потух сеанс, повис экран…
  Лизал душевных мук и ран…
 Всю ночь, покорный ваш баран.
 На жёстком ложе половом –
 Как в церкви, очертивши круг
 Монах-паломник Хома Брут,
 В ужастике известном том
 Про ведьму --  ставшую хитом,
 Стерёг диван, покой подруг
 (Спасибо бы сказал супруг),
 Обоим  был финал – облом
 (Он ей звонил тогда весь вечер).
 Вопрос – кто был из нас ослом? --
 Стоял, стоял… потом повис…
 Так и остался не отвечен