не спать... Тезей

Ровесники, нам время не поднять,
Чужие руки любят ер и ять,
А будущее больше на жаргоне,
На фене, на албанском, на сносях –
Чем тихо подыхать на воздусях,
Поищем оправдание погоне

За истиной, за гуру, за руном,
За пьяницей, шутом, говоруном,
Мужскою статью, женской аватарой,
Уходят наши девочки в старух,
Всё голоднее клёкот птицы Рух,
И всё моложе мальчики с гитарой,

За лет ит би приходит может быть,
Надоедает Ксанфу море пить,
Отмачивая пятна на хитоне,
Где что ни день – кровавая пыльца,
И злато не удержит у крыльца
Ни девочки – Кассандры, ни погони.

Всё вовремя – и солнечный ожог,
И соль морская и сердечный шок
От сделанного выбора – с обрыва! –
И катится колечко под уклон,
Там – мрамором грозит Пигмалион,
И Ника улыбается брезгливо.

На клинописи тупится топор -
Все средства распадаются. На мор,
И глад, и стыд, и остаётся холод,
Кристально чист и ясен небосклон,
Лишь несколько дорических колонн
Попадало, как будто серп и молот

Прошлись и по аттическим краям,
Мы научились пить – сказал Хайям,
И ничего в иллюзии не трогать,
Когда она сворачивает в тлю
Всё то, что ты, и всё, что я люблю,
И оставляет дьявола и бога.


()

Я не Титан – не падок на сирен,
Ни Тартар, и ни прочий долгий плен
На скепсис повлиять смогли едва ль -
Когда не раз ловили на живца,
Реальна лишь иллюзия творца,
Да азбуку читающий нагваль.

Его леса отбрасывали тень,
И веер расходящихся офень
Принадлежал другому рождеству,
И плакал полуброшенный койот,
Как преданный текилою пейот,
И девочки ложились на листву.

И женщины остались у ложбин,
Которыми укутало мужчин,
Не помню – что и как произошло,
Но никого чужих не полюбил,
Со звёздами обсыпанных стропил
Мои воспоминания сожгло.

И лепятся горами чердаки,
Чернеют у катрошки едоки,
Раблезианцы любят елдаками,
Зелёные танцуют рукава,
Ещё одна мелодия жива,
И дюны называются песками.

Поименуем древние моря –
Вон в том розовоперстая заря
Купала плод любви и вдохновенья,
А в этом Посейдоновых сирен
Упорно выводили из мурен,
Итог – непрекращаемое пенье.

Я не просил любимую молчать,
Она и есть – единая печать,
Что связывает мир и мой рассудок,
Иначе после пропасти веков
Легко забыть и то, кто ты таков,
И что титану тоже нужно чудо.

YI

С рассветом к нам приходят голоса,
Не как в курятник хитрая лиса,
Но и второй отдел не ночевал –
Как супесь и суглинок и сукровь,
И, сколько бы восходом ни голгофь,
Не каждый перекрёсток – перевал.

Затворник, достигая темноты,
Не слушает фуфло Феличиты,
Височной костью держит Бахиану,
Альтисты исповедуют тишизм,
Бомбисты проповедуют царизм,
Японцы доверяют только клану.

А ты иди по камушкам и сей,
Где Демосфен пройдёт, там фарисей
Возникнет, как исчадье эфиопа,
Египет – анфилада пирамид –
В Америке закончился лимит,
Алхимики – ученики Эзопа.

И допотопна тьма, как архетип,
Её не испугался Муаддиб,
И выбрал не творца себе – пророка,
И странствовал, как нищий скарабей,
Среди песочных хлябей и скорбей,
Подушного ущерба и оброка.

Кому ещё не спится? – Бальзамо! –
Но он не отражается в трюмо,
Дружище! – я тебя боготворю –
Ты выбрал жизнь, и вёл её, как мог,
Затем успел состряпать эпилог,
К утру преображаемый в зарю

Любовников, любовниц, авантюр! –
И голоса восстанут без купюр,
И мрачная расколется стезя,
На внутренний и внешний эпатаж,
Растянут до предела такелаж,
И засыпать по-прежнему нельзя.