За оличием схожих имён

                *     *     *
За отличием схожих имён
стоит нечто, что хлеба не требует.
Ход согласных меняет лишь звание,
оставляя вам внешность как есть.
В тупиковый ли код устремлён,
или в графики выпал за трендами —
бесполезно лингвистов обзванивать:
то не может их поедом есть.

За случайным скоплением букв
неслучайная ходит продукция,
где верховный, знать, дал указание:
под ногами «другим» не мешать.
Только новые туфли обул,
на вокзале, прижат репродуктором,
наблюдаешь, как ходом казарменным,
мать к буфету ведёт малышат.

Закреплённый за титлом «быть где»,
ты расходуешь много энергии,
чтобы двинуть машину предплечья
машинально что с полки достать.
Пока солнце спешит обогреть,
в ретрансляцию бога нас ввергивая,
как озонные дыры б подлечивая —
за молитвой считаешь до ста.

Не тянуть бы волынку с рубля,
а, как, в общем, пристало б отечеству,
по размерам его и по значимости,
дать мне шанс свою волю вершить.
Для того и рождён потреблять
(хоть на этом всё пункте и вертишься),
чтоб однажды, отбросив всё начисто,
полубогом спуститься с вершин.

Белый лист предо мной — не гора,
и тем паче страница в компьютере,
но всегда что-то делаешь наново,
хоть зависимость сбоку не спит.
В том и смысл, чтоб в кв нагорать,
ограничив пространство не утварью,
а возможностью, съездив в Иваново,
от «Полтавы» вдруг вспыхнуть, как спирт.

Написал пушкинист на полях,
что поэт с болтовнёю не справился:
по-одически  много он лишнего
под монокль про себя поднаплёл.
Видно, зоб не роман наполнял,
а сегодняшний натиск на прайвеси,
где забыв, что защитником личного —
сам же вышел из тех же пелён.

На Воздвиженке зрелая Русь
и возврат византийского творчества
(в стилистическом плане нет памяти,
что барокко здесь взят в образцах).
Не с того ли так пламенно рвусь,
так по-барски ногам моим топчется,
что — как царскою водкой опаиваете —
сам из кладки стал в двор прорастать.

Имена здесь работают над
горизонтом событий во времени.
И истоком свободного плаванья
быт домовий пошёл в корабли.
Не устал бы гребной променад
свои вёсла под небом вымеривать,
чтоб однажды безмолвным Паламою,
как из молнии, свет свой пролить.

Так в сердцах — как Уральской грядой,
разделён на Европу и Азию —
ты проходишь всё ту же дистанцию,
разделён на имущих и не.
Может быть, за повтором грядёт —
грань стирая, меж гор я полазаю —
как пролёт мне пройти предоставится,
новый план в тыщу лет чтоб иметь.

А пока ж постою, покурю,
где Арбат обрывается в зарево —
на углу от течения улицы,
где по сердцу прошёл весь маршрут.
Так, наверно, смотрел на Куру,
нарываясь стопой быть израненным,
под дохой не привыкший сутулиться,
тот, кто выше — но лёг под Машук.

Смесь в пиитах гремучую смерь:
ни с того, ни с сего — стать околицей.
Где б прошли генеральною линией,
в Транссибирскою встыв магистраль, —
вдруг в подполье уходят, как Смерш,
где, как грецкий орех, не расколются,
от подрыва эпох не отлынивая,
тень от бога в себе наверстать.

В два крыла предполётная быль —
неразгруженных плеч одиночества
и с дыханьем вошедшая в исповедь
социальная спайка ребра.
Ничего б я в себе не избыл,
хотя многое выбросить хочется:
за других чтоб себе не приписывать —
всю б по косточкам жизнь перебрать.