Утро понедельника

Долгий зевок.
Наполовину долгий, как не с собою пройденная на чужой,
съемной плоскости жизнь -
 Дольше, чем путь к солнцу,
 чем медленный голос тени под окнами,
в синей,
  как первый лед на земле,
глубине стены.
Больше, чем денег -
У нищих на паперти,
жарче, чем боль в дальнем углу спины.
И - коротко.
 А затем - невероятно, немыслимо,
 как луна,
  как свет в дальнем окне, где одни покойники -
Долго.
Чище, чем капля в море,
и крепче,
чем заваренная в себе,
  как осадок вчерашней сладкой воды в чашке,
душа.
Дольше, чем можно себе представить,
и больнее,
чем думать о том, что красть -
Так же легко,
как кем-нибудь долго править,
И убиваться потом над каждым
  С кухонным полотенцем наперевес,
   По самые локти,
всласть.
На столе - что-нибудь из любовной лирики, узкое, в сущности -
теплый лоскут полузабытой (когда-то) -
 истины
   на грязном листе бумаги.
Все исчерчено правками,
дополнения. Точка -
еще дополнения.
А потом - конец.
А за ним - капля в чужой крови,
И бежать бы совсем одному -
И сидеть на безногом стуле, не помышляя о смерти.
 От одной до другой зари.
Кухонным полотенцем вывернуть мокрое на сухое, услышать тонкий, как ангельский трубный глас,
белый, румянящий звон, поставить
Чайник. Погладить кота.
Полюбить единожды,
Выставить чашки на стол.
Раз за разом - жечь раскалённый газ.