Отвертка. Рассказ

                Памяти моего брата Шохана Алдабергенова, преждевременно ушедшего из жизни.
               

                Отвертка.



Неожиданно наступил вечер, вода в канале стала холодной. Песок уже не так сильно жег босые ноги мальчишек. Можно было передвигаться не перебежками от тени к тени, на цыпочках, а наступая всей стопой на землю. Накупавшись вволю, Шохан с друзьями спешили к местному клубу, где сегодня вечером должен состояться концерт. Это были не какие-то там артисты из филармонии, которые часто выступали в ауле. Приехала сама Роза Багланова. Вчера бабушка так и сказала: «Сама Роза Багланова». 
Мальчишки трусцой бежали по наезженной на песке колее и Шохан подумал, что очень хочется есть, а потом вспомнил, что, несмотря на все свои обещания бабушке, его опять весь день не было дома. Она, должно быть, очень сердится на него. Бабушка уже подоила корову, а дед полил колодезной водой и подмел двор. Сейчас они, наверно, на топчане, за низким круглым столом допивают вечерний чай.  Потом бабушка наденет свои новые платье и плюшевую жилетку с узорами, а на голову повяжет белый платок с кистями.  Разложит на сундуке глаженые штаны и чистую рубашку для внука. У порога выставит его сандалии, которые он так ни разу и не надел за все лето. Дед облачится в свои галифе, натянет хромовые сапоги. Поверх белой рубашки, несмотря на теплынь, накинет свой единственный парадный пиджак и вдвоем сядут ждать его, Шохана. На улице стемнеет, бабушка станет ругать внука, а дед будет его защищать. Затем бабушка сильно нахмурит брови и, пристально глядя на деда:
-  Вот ты, Бостек, скажи мне, почему все время его защищаешь? Целый день бродит невесть где! Подумай сам, сейчас уйдем на концерт, а он придет домой голодный и грязный, кто его умоет и накормит, а?
А дед в ответ:
- Ну, все, не ругайся, не пугай ребенка, когда вернется домой. Он же на каникулы сюда приехал, пусть отдыхает так, как ему хочется.
А бабушка ему сердитым голосом:
- Это ты, старый, его безобразника как раз и портишь такими вот словами!
Дед, заложив руки за спину, походит из угла в угол и скажет:
- Ты, Зульпия, иди одна, без меня, а я его подожду. Подумаешь, Багланова. Не видел я ее что ли? Видел и не раз. Мы с внуком как-нибудь обойдемся. С ним у меня итак каждый день похож на концерт.
Потом дед с бабушкиной помощью стянет свои сапоги, снимет галифе. Повесит на спинку единственного в доме стула пиджак и рубашку. Наденет домашние мягкие штаны, майку. Бабушка посердится еще немного, объяснит деду, чем и как накормить внука и, поправив на голове платок, уйдет в клуб, на концерт. А дедушка сядет на топчан, вынет из кармана свой кисет с насыбаем*, заложит табак под язык, и будет ждать.
Шохану вдруг так стало жаль деда, что захотелось плакать. Он направился к дому, но, пройдя полдороги, вспомнил, что бабушка сердита и поэтому не пустит его ни на какой концерт. А ему очень хотелось послушать, как поет «сама Багланова». Свернув в сторону клуба, он побежал догонять пацанов.
Они-то, наверно, уже давно там. И Амантай, и Ержан, и Алибек, и Бауыржан. Небось, пробрались в зал, пока не пришла контролерша, тетка Фатима. Она строго следит, чтобы у всех были билеты на представление. Чуть замешкаешься, ни за что не пустит внутрь. Придется околачиваться где-то рядом и ждать, когда ее кто-нибудь отвлечет, чтобы юркнуть в зал.
Шохан бегом помчался к клубу. У входа никого еще не было. Только в маленьком окошке виднелась голова кассира Калибека, одноногого инвалида, сидевшего в ожидании зрителей. Шохан шмыгнул в приоткрытую дверь. Там в полумраке, на первых рядах уже расположились стайкой местные мальчишки, все как один безбилетники. Шохан плюхнулся на жесткое фанерное сиденье между Амантаем и Ержаном.
А тем временем к клубу начали стягиваться люди, нарядные и веселые. Всем хотелось послушать легендарную певицу.
У самого входа в кругу стояли женщины и обсуждали предстоящий концерт:
- Я ее только по телевизору видела, сегодня хоть на нее живьем посмотрю, - сказала Маруа.
- Ой, девки! Как она поет! Вы бы слышали! – всплеснула руками Кенескуль,- старики говорят, что Сталин любил ее слушать!
- Да что Сталин? Вон, моя вредная девяностолетняя бабка вдруг заявила: «Пойду тоже, Розу послушаю». Заставила из сундука свой засыпанный нафталином бешмет вынуть. Только вот к вечеру опять слегла, - сказала Жаухар.
- А ты помнишь, - обратилась к ней Маруа, - как на свадьбе у Абжадиля, сына бабки Балдырган, дед Кулдыбай рассказывал, что на фронте своими ушами слышал, как поет Багланова? Она прямо с брони танка им пела. Говорил, что многие солдаты плакали.
- Представляете, ей уже 50, а на лице ни одной морщинки! У меня, в мои 35, вон их сколько, - словно в доказательство провела ладонями по лицу Анар.
-  Артистки не рожают одного за другим, как ты. Они себя берегут, -  мимоходом весело бросил Батыр, местный киномеханик, и кинулся в сторону, завидев направленный ему в бок кулак Анар:
- Да чтоб тебя...! Не лезь в женские разговоры!
Зал понемногу начал заполняться людьми. За кулисами слышно было какое-то движение.
Ержан забрался на сцену и, приподняв занавес, заглянул внутрь. Там музыканты устанавливали свое оборудование.
- Ух, ты,- спрыгнув со сцены и падая на место, сказал Ержан, - у них там и барабаны, и гитара, и домбра, и еще много всего.
- Эй, мошкара, чего это вы тут расселись на самых лучших местах? - Послышалось над головой. Взглянув вверх, Шохан увидел толстую бабку в сопровождении двух стариков в тюбетейках. Он узнал их. Это были дедушки Амирали и Жалдыбай. – А ну-ка, марш отсюда, уступите старикам место!
И тут как тут, рядом очутилась контролерша, тетка Фатима и погнала мальчишек вон из зала. Один из стариков тронул толстую бабку за рукав и что-то шепнул ей на ухо.
- Эй, Фатима, погоди-ка, - сказала толстая бабка и поманила Шохана к себе пальцем:
- Иди сюда, малыш! Ты чей сын будешь?
- Сламбека.
- Того самого, что в городе, в институте работает?
- Да.
- О, айналайын*, не признала тебя сразу! Иди сюда, присаживайся. Как там твои родители?
- Хорошо.
- Эй, старый, двигайся дальше, - махнула она старику Жалдыбаю, сидевшему рядом и, на освободившееся кресло усадила Шохана.
Потом бабка долго расспрашивала его о родителях, задавала разные глупые вопросы, очень так противно гладила его по голове своей шершавой ладонью. Но тут, к счастью, послышались звуки домбры, раздвинулся занавес и зал дружно захлопал в ладоши.  Сначала выступили два домбриста, потом аккордеонист и только после этого, под бурные аплодисменты на сцену вышла сама Роза Багланова. На голове у неё была красивая шапка с густым султаном из перьев, которые колыхались при каждом движении. Роза Багланова пела, а в зале раздавались голоса:
- О, здорово!
- Замечательно!
- Молодец!
Шохан, очутившись в окружении стариков, почувствовал себя неуютно. Повертев головой в поисках знакомых мальчишек, совсем немножко поковырялся в носу, хотя бабушка строго настрого велела ему не делать этого в присутствии других людей, затем, приподняв складное сиденье, уселся прямо на пол и обнаружил разбросанные повсюду цветные фантики от конфет. Толстая бабка положила ему руку на плечо и шепнула:
- Ну-ка, сынок, сядь на место и не мешай другим слушать.
Вздохнув, Шохан опустился обратно в кресло. Когда вконец наскучило сидеть здесь, по боковому проходу юркнул к выходу, стараясь не попасться на глаза своей бабушке. Но все взгляды были устремлены на ярко освещенную сцену, поэтому он благополучно выбрался на улицу.
Уже стемнело и под фонарями, освещавшими двор клуба, густым роем вилась мошкара. Мальчишек нигде не было видно. Шохан завернул за угол, перебежал через улицу, дошел до плетня бабки Шауетай, где под густо разросшимся вьюнком они вырыли себе большую яму и частенько прятались там от жары и взрослых. Но здесь было темно и тихо. Затем сбегал на пригорок рядом с домом деда Балмагамбета, но и там никого не было. Шохан вернулся к клубу и у темной стены, куда не доходит свет фонарей, услышал чьи-то крики. Там вовсю кипела драка. Дрались взрослые парни, и это было очень серьезно. Шохан собрался уходить, потому что бабушка строго-настрого велела ему бежать домой, если увидит, как дерутся взрослые ребята. Она даже заставила его поклясться, что никогда не подойдет близко к подвыпившим парням возле клуба. И еще он обещал бабушке не слушать грязные ругательства, которыми одаривали друг друга драчуны. Но как можно заткнуть уши? Ведь все равно услышишь. Поэтому Шохан не особо и старался. Он знал уже много плохих слов и иногда даже вставлял их в разговоре с пацанами. Самое главное, чтобы бабушка с дедушкой не услышали.
Шохан развернулся и хотел идти домой, но в это время из сцепившейся в клубок толпы послышался чей-то вопль вперемежку с матом:
-Эй, отдай, кому говорят! Слышишь, отдай подобру, последний раз прошу!
Но тот, другой и не собирался отдавать, поэтому этот же голос с рыданием выдохнул:
- Отдай, сука, тебе говорят!
Шохану стало любопытно. Подтянув спадающие штаны, он подошел ближе. Вдруг сзади раздался чей-то надсадный рев. В стельку пьяный здоровяк, сын бабки Аклимы, дико вращая зрачками, как будто в него вселился бес, рванул вперед и… впечатал Шохана вместе с собой в толпу бьющихся в яростной схватке парней.  Шохана и крутило, и вертело, против воли складывало пополам и скручивало, наконец, отбросило в сторону. Он полежал какое-то время на пыльной обочине, потом встал и… вскрикнул. Одна нога никуда не желала идти. При каждом движении все тело содрогалось, как от удара током. Упав обратно на пыльную траву, он посмотрел себе за спину.  Глаза его полезли на лоб - сквозь штаны, прямо из попы торчала здоровенная отвертка. Шохан всхлипнул разок другой, потом, завопил во все легкие:
- Апа-а-а-а! *

Но никто не обратил на него внимания. Наревевшись, вытер грязной ладошкой слезы и, упираясь здоровой ногой в песок, всхлипывая, пополз прямо по дороге в сторону дома.  Он упрямо волок себя по наезженной колее к знакомой калитке. На улице было пустынно и тихо, все ушли на концерт.
Приподнявшись, вздернул крючок, наброшенный на дверцу в низеньком ограждении двора, и вполз во двор. Теперь, зная, что дед его услышит, закричал во весь голос:
- Ата-а-а-а! *
Входная дверь распахнулась и в проеме показался дедушка. Сощурившись и приставив ладонь ко лбу, он тревожно всматривался в темный двор. Увидев ползущего с ревом внука, бросился к нему:
- Айналайын, жеребеночек мой, во что тебя угораздило вляпаться на этот раз? Ойбай*, что это торчит у тебя сзади? Сейчас, сейчас…- он подхватил внука и осторожно понес в дом.
В это время на дороге показалась бабушка. Поскрипывая новенькими ичигами, она подбежала к деду, на ходу поправляя сбившийся с головы платок:
- О, мой бог, что с ним?  Так и знала, что-то должно было случиться! Весь день шатается где попало. Осторожно, положи его сюда... Сейчас, мой жеребеночек, сейчас….  Бог миловал! Хорошо, что в попу… А если бы в грудь? – Она вздрогнула от произнесенных собой слов и добавила, - слава Аллаху, отвел беду от нас! Ну что мне с тобой делать?
Вдвоем уложили ревущего во всю глотку внука на кровать и тут дед, не дав никому опомниться, резко выдернул из него отвертку и швырнул ее в угол комнаты. Шохан заголосил еще громче. Бабушка, открыв пузырек с йодом, дрожащими руками залила его весь в кровоточащую дырку под непрерывный вопль внука. Затем, обильно смазав рану какой-то мазью, наложила сверху повязку и долго сидела, обняв Шохана и раскачиваясь из стороны в сторону, пока рев не перешел во всхлипы и постепенно не сошел на нет.
Он спал, судорожно вздыхая во сне, когда бабушка, смочив полотенце водой, обтирала ему лицо, уши, шею, вымыла в тазу грязные руки и ступни, когда постелила им с дедом на топчане во дворе, натянув сверху марлевый полог от комаров. Не слышал он, как бабушка сетовала, что уснул он голодным:
- За весь день во рту маковой росинки не было! Смотри, как отощал! О, Аллах, убереги моего внука от всех бед!
- Ничего, ничего, - успокаивал ее дед, - завтра утром поест. Куда теперь ему с такой попой бродяжничать? Посидит денек-другой дома, вот и откормишь его от души.
Затем бабушка уложила его рядом с дедом и сказала:
- С утра сходи в правление, попроси машину и свози его к доктору.
Услышав слово «доктор», Шохан встрепенулся и спросонья всхлипнул:
- Не хочу к доктору, он мне укол будет делать...
- Не будет он тебе укол ставить. Я дедушке скажу, он не даст тебе больно делать. Доктор просто посмотрит, смажет чем-нибудь и таблетку специальную даст. Он лучше нас знает, как правильно надо лечить.
- Все равно не хочу. Не поеду туда.
- Ну, хорошо, посмотрим, утро вечера мудренее. Может, и вправду, доктор не понадобится. Спи, мой цыпленок, спи, намаялся за день.
Шохан придвинулся поближе к деду и уснул, прижавшись к нему. Под высоким звездным небом разлилась темная ночь. Вдали лаяли собаки, где-то за углом дома пел сверчок.
Дед гладил его по голове и тихо спрашивал у бабушки:
- Кто же вырастет из этого постреленка, как ты думаешь?
- Сердце у него доброе, да еще и не в меру любопытный. Вырастет, а там и посмотрим, - потом добавила – если еще живы к тому времени будем.
- Кстати, бабка, как там Роза Багланова? Хорошо пела?
- Хорошо, ой как хорошо! - вздохнула бабушка и, присев на край топчана, тихо запела:

                Подскажи мне, где, в каких краях
                Мне искать тебя, мечта моя?
                Может ты цветок иль солнце ясное?
                Или же луна в ночи прекрасная?
                Где б ты ни была, найду тебя,
                Моя трепетная, нежная мечта!
                Асыл арман*, асыл арман, а-а-а-а...

Бабушка пела, а дед слушал ее, гладил вихры спящего внука и думал о том, что у каждого человека есть свой асыл арман, драгоценная и сокровенная мечта. И счастлив тот, кто умеет самозабвенно верить, что на этом бескрайнем небосклоне, среди мириад светил каждый из живущих на земле людей может отыскать свою заветную звезду.  А потом, нагнувшись к спящему внуку, прошептал ему на ухо:
- Там, на небе есть и твоя звезда, внучок! 

 

           Примечания:

Насыбай* - жевательный табак.
Айналайын* - У древних тюрков существовал удивительный обряд кружения. У казахов он выражается словом «айналайын» - обойду, окружу тебя. Они избегают полного круга, при осмотре чего бы то ни было. Обойти человека - значит принять на себя все его болезни, все чары, которые тяготеют над ним. Поэтому самое нежное слово у казахов и самое верное выражение любви заключается в слове «айналайын».
Апа - бабушка;
Ата - дедушка;
Ойбай-ау - возглас удивления или испуга;
«Асыл арман"* ("Заветная мечта") – строки (перевод автора) из известной песни Розы Баглановой, народной артистки СССР.

               
                11 февраля 2012 г. г.Алматы.