Пропажа из детства

    Случай, произошедший со мной и соседской девчонкой, Доменко Валей, взбудоражил все Раздольное. Дело было в один из летних дней. Родители на работе, мы, дети, как обычно, предоставлены сами себе. Кто играл во дворе, кто дома, как моя старшая сестра Татьяна — зачастую сидела дома, занимаясь своими делами. Ну а я возился со своей любимой собакой Пальмой. Увидев старших соседских ребят, примкнул к ним. К Лёне Доменко пришли друзья по школе, а он был оставлен с сестренкой, и она его связывала по рукам и ногам. Он не мог пойти с друзьями, так как должен был присматривать за младшей. Тут подвернулся я, и мы начали играть все вместе. Через некоторое время Лёня попросил меня посмотреть за сестренкой], а они быстренько сходят к Валерке Парфени кое-что у него взять. Они — это мой двоюродный брат Вовка Ливанов и Вовка Стрельцов. Все старше меня и уже учились в школе в одном классе. Я, конечно, согласился.
      Так мы остались вдвоем. Играть надоело, бродили по двору. Валя совсем девчонка, я года на три или два старше, а в этом возрасте очень заметно. В школу еще не ходил, но село и окрестности знал отлично. Река Ишим — это вообще моя слабость, тянуло к ней постоянно, и если меня теряла мама, она сразу шла на Ишим. Реку знал с пеленок до границы с Жайнаком. Это соседнее село. Перед девчонкой чувствуя себя старшим и уверенным в себе, предложил:
— Пойдем на рыбалку?
Девочка сразу согласилась, так как братец, видно, забыл про нее или заигрался в свои игры. А сам думаю: “Далеко я с ней не уйду”.
— Пойдем на мостик у кузницы. Тут рядом, и дом твой будет видно.
Взяв удочку, хлеба на наживку (черви на левом берегу не водились), пошли рыбачить. Миновали дом Кирилла Вагина, барак, где жили Минчевы, Вагин Афанасий, Котович, Березовские, вышли к складам, а рядом и кузница со столяркой. Вот и Ишим наш во всей красе. На правом берегу камыш, на нашем его нет. В 30—33-е годы с корнем повыдергивали на топку. Даже мы, дети, знали об этих злосчастных днях.
От кузницы начинался спуск к реке, не очень крутой, но довольно высокий берег. В весенний разлив вода доходила до кузницы и столярки, за которой всегда лежали доски и бревна.
      Мостик представлял собой две широкие доски, положенные на вбитые в воду колья из небольших бревен. Мостик длиной метра 4—5 от берега. С него брали воду для питья, варева и других нужд. Носили на коромыслах по два ведра. Многие женщины умудрялись еще третье ведро взять в руку.
Расположившись на мостике, благо места нам хватало, мы больше играли, чем рыбачили. Если с моста смотреть в воду, можно увидеть целый сказочный мир, незнакомый нам. Шевелящиеся водоросли причудливой формы, мелкие водяные жучки и снующие рыбешки — ими-то и развлекались. Накрошили хлеба, бросили его в воду. Тут же появлялась стая мальков и расхватывала эти крошки. Сделав шарик из мякиша, насадив его на крючок, убавил глубину поплавка, чтобы видно было видно наживку. Шарик смачивался слюной, приобретал пластичность, и рыбкам трудно было его сбить, а проглотить не могли. Кучей налетали на хлеб, стараясь снять шарик. Я иногда дергал удочку, мальки разбегались и тут же снова налетали на наживку. Это было забавно и интересно. Моей подопечной вскоре надоело это занятие, и она стала проситься домой.
— Сама дойдешь? — спросил я.
— Дойду! — уверенно проговорила девочка.
— Ну, ладно. Я тебя за кузницу выведу, ваш дом видно от нее. Иди прямо на него, а я пойду дальше по речке. Здесь одна мелюзга.
Валя согласилась. Теперь давно уже Валентина Георгиевна. Выйдя на дорогу, она увидела свой дом и уверенно направилась к нему. Я же отправился к Новой бане. По Ишиму каждое место имело свое название. Если считать от кузницы: 1. Мостик. 2. Новая баня. 3. Старая баня. 4. Еремовский. 5. Пристань. 6. Максимовский брод. 7. Капасовский. Дальше шла территория соседнего села Жайнак. Покидав удочку на Новой бане и не поймав ничего, пошел на Старую баню. Подходя к этому месту, увидел Мишу Баньщикова, сельского горбуна, сидевшего в одиночестве на ведре, с двумя длинными удочками, стоявшими на самодельных подставках.
Михаилу под тридцать, а может и меньше, но выглядел так. Горб на спине и на груди выпирал, как у курицы грудь, треугольником. Небольшого роста. Светлый лицом и волосом. Глаза бледно-голубые, голос зычный с хрипотцой. Хорошо играл в шахматы. Примечательно — любил ходить конями. Такие маты ставил городским ребятам, приехавшим поиграть с ним, только удивлялись. Если проводил пешку, то вместо ферзя брал коня. Ну и выпить был любитель, правда, на людях пьяным не появлялся. С взрослыми общался мало. Возле клуба всегда находился в окружении ребят, школьников и дошколят. Может, из-за своего низкого роста, а среди пацанов был выше или равен им. Так и умер у родственников в городе, поехав в гости и сильно напившись...
— О! Гоха! Привет! — приветствовал Михаил.
— Здравствуй, Михаил! — Я остановился возле него. — Клюет?
— Одни живоглоты, черт бы их побрал.
Живоглотами Миша называл будущих подъязков, а пока они были небольшие, но очень прожорливые. Носились не в глубине, а возле поверхности воды, не давая утонуть крючку с наживкой. Только закинешь, он уже заглотил, да так глубоко, сразу в желудок. Вот горбун и психует. Стукнет живоглота о землю, тот согнется крючком, а Михаил материт его на чем свет стоит, но кидает в ведро, если крупный. Маленьких тоже бьет и выбрасывает чайкам или мартынам, летающих вокруг горбуна.
— Ну, располагайся рядом, будет не так скучно.
         Сидим, болтаем с ним ни о чем, а время идет. Я порядком уже устал, ходил по берегу, побродил по базе, стоящей рядом; скот был в отгоне и базу обосновали воробьи и ласточки. Вижу, машина грузовая по берегу ездит, далековато, возле Пристани, потом возле нас проехала, но не остановилась, а время уже к вечеру. Изрядно проголодался, с Михой наговорился до хрипоты. Домой идти далеко, но решил: пора. Собрал удочку, попрощался с Мишей и напрямую мимо баз, мимо барака тети Тони пошел к нашему.
Вижу, возле нашего крыла толпа народу. Мама мечется, машина Георгия Ефимовича, та самая грузовая, что на Ишиме я видел, стоит возле нас, и сам он возле мамы. Ну, думаю, что-то случилось. Ускорил шаг, вывернул из-за угла, стою, смотрю на маму...
На меня не обращают внимания. Стою, мама смотрит на меня, естественно, грязного с головы до ног, ну, что — мне 7—8 лет было, вывозился.
— А что случилось? — спрашиваю, обращаясь ко всем.
У мамы подкосились ноги, она начала падать, ее подхватили, давай водой отхаживать.
Дядя Кеша Былков взял меня за плечо:
— Ну паря! Натворил ты делов.
Ему вторит Максим Евлоев:
— Держись, джигит, получишь ты сегодня плетки.
Да за что? Вроде сегодня день мирно провел, не дрался, в сад не лазил ни в Поповский , ни в школьный. Взрослых не видел, одного Миху.
— Неужели что-то с Валей случилось? Может, до дома не дошла? — осенила меня догадка.
Но Валя, вон, стоит возле своей мамы тети Нюси.
— Ты же утонул! — показывая на меня пальцем, сказала она.
— Вот это да?! Я что, утопленник?
Тут наконец на меня обратили внимание, заговорили громко.
— Ну Гоха! Переполошил все село. Народ повеселел, начали улыбаться, смеяться, разговаривать. Мама тоже пришла в себя. Кинулась ко мне, целует, ощупывает, прижимает к груди, грязного, ласково что-то шепчет, а сама заливается слезами.
— Ты мой золотой, кровинушка. Да как это? Валя сказала, что ты утонул.
— Да не утонул я, вот он я, дома. Пришел с рыбалки, а здесь люди.
— Валя нас на мостик водила, показывала, как вы играли и ты с мостика упал и утонул.
— Мамочка! — уже и я заплакал. — Ты что, забыла, я уже плаваю как рыба. Даже упади я с мостика, там глубина-то метр с небольшим, уж выплыл бы.
Тут в толпе я увидел тетю Надю Мишачеву и подумал: “Она бы сейчас сказала: “ Плохая вещь не теряется”. Но и она стояла, утирая слезы, глядя на нас с мамой.
Видя, что все хорошо закончилось, повеселевшие люди стали расходиться. Мама благодарила их. Особенно Георгия Ефимовича, а тот смеясь спрашивал меня:
— Мы же видели Миху Боньщикова, он один сидел. Ты где был?
— Я там и был, может, в это время в базу заходил или в котловане кузнечиков ловил. Как вы меня не могли увидеть?
— Да тут разве увидишь. Дочь твердит, упал, утонул, и все, а я пошла домой.
— Как только ее не расспрашивали. Стоит на своем. Даже сейчас, видя тебя, твердит, что видела, как ты утонул.
Как бы то ни было, тонул я или нет, но я был дома. Мама крутилась возле меня, помыла, накормила, напоила, а то подбежит, обнимет, начнет целовать, то ругать, правда, не злобно, а скорее просительно.
— Ну в кого ты у нас уродился? Отец спокойный, степенный. А ты?
— Папа говорит, в деда, да и лицом в него.
— Господи! — мама всплеснула руками. — Бедная Вера Петровна! Как же она жила с ним? (Бабушка Вера, жена моего деда, Георгия.)
— Я-то откуда знаю, как она жила с дедом? Сами говорите, пропал он, и все, дальше молчите.
— Ой, Гошенька, милый ты мой, он не пропал, арестовали его и в тюрьму, да с концом, а нас сюда в Казахстан. Мы и не знаем, где похоронен. Царствие ему Небесное, — мама крестилась.
— Вот вырасту — все узнаю про деда и про деда Дмитрия. Ночью кое-что слышал, когда они шептались.
— Что ты слышал?
— Когда дед Дмитрий приезжал. Ночью проснулся, они шепчутся, я и прислушался, вот и все слышал.
— Молчи! Отцу не говори ничего. Понял?!
— Понял, понял. Вечно так, думаете, маленький? Я много знаю.
— Запомни! Нельзя говорить никому и отцу. Он будет меня ругать. Понял?
— Да понимаю я, мама, буду молчать.
Пришел отец с работы. Грозно на меня глянул, потом улыбнулся:
— Ну как там под водой?
— Не был я под водой. С Мишей рыбалил. Мама мимо ездила с дядей Гошей, а меня не заметили, вот. Я-то их видел, но не знал, что ищут меня, вышел бы, показался.
— Ну ладно. Жив, здоров, и хорошо. Только больше так не делай. Вон мать довел, лица нет.
А лицо как раз было. Мама вся светилась, я был королем дня. Все оказывали внимание, смеялись, были довольны, что все обошлось благополучно. Я так устал за день, что меня буквально валило с ног. Мама постелила мне постель, я благополучно улегся в нее и крепко уснул.
Ночью проснулся от того, что мама легла рядом, прошептав: “Не могу уснуть без тебя”. Прижала меня к себе.
Тут я понял, как она меня любит и боится потерять. С этой мыслью я уснул крепким, здоровым, детским сном...
В своей жизни, правда, я еще не один раз терялся, меня так же искали всем селом...
         На всю жизнь запомнил поговорку тети Нади Доржиевой (Мишачевой): “Плохая вещь не теряется”.
Уже будучи в годах, имея взрослого внука, часто вспоминаю эту поговорку. Вспоминаю тетю Надю, на что один раз дочь со смехом заметила:
— Что правда, то правда, отец! Куда мы с мамой тебя только не посылали, и на Запад, и на Восток, на Север, и на Юг. Ты везде побывал, а дорогу домой все равно находишь. Нюх у тебя, что ли, как у собаки?
Дай Бог ей здоровья, хорошая у нас дочка выросла. Грешен — люблю людей с чувством юмора...
© с. Воздвиженка. 03.06.2015 г.