Терракотовые ставни лишили меня света...

Терракотовые ставни лишили меня света,
дав понять, сколь никчемен мой собственный лик.
Мои черты во тьме растворяются бесследно,
и я готов давно сорваться на протяженный крик.

Все сказанное мною за недавний промежуток
являет собой лишь попытки коросту оттереть
со многих прежних взглядов, что поступок,
пускай, иррациональный, похожий на себе же месть,

но в то же время безоговорочно витальный,
поскольку взгляд назад не должен иметь роль
путеводной звезды, а если и так, то фатально
окончится странника путь, наполнившись трагедий чередой.

Коль будет мне дано о жизни судить право,
скажу я, что она, в конечном счете, лишь пример трюизма,
по причине чего риторическими стали вопросы нравов,
уже не способные уберечь меня от будущих последствий аневризмы.

Я бесконечно далек от легкости людей лирики,
отдавая себе отчет в предельно строгом
функционировании сердца; мир всегда был лишен мистики,
в чем, однако, заключен едва ли не единственный плюс оного.

Наш мир не театр – ему далеко до высот такового,
но он суть посменно чередующихся декораций,
где человек – наименьший из элементов любого
фона и представляет собой не более, чем итерацию.

Метафорически выражаясь, моя чаша терпения
последней каплей не переполнена была, а разбита
вдребезги без видимой возможности на исцеление,
говорить о котором не повернулся бы даже язык иезуита.

Поредели ряды некогда эффективных абстракций,
что меня вынуждает искать новые способы отвлечения.
Единственный выход я нашел в деформации
пустоты в наполняемость посредством никотинового увлечения.

И оставьте меня безо всяких избитых сентенций,
мне претят проявления вашей милости.
Опыт прежде живущих есть лишь форма реминисценции,
без которой не менее очевидны медицинские истины.