И так далее... Иосиф Бродский. Роман

                РОМАН

    эту  часть  книги с  2015 года  прочли  30 000 читателей
                вступление

  Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
           А.С. Пушкин

 Бродский очень любил эти стихи.

«…Я не думаю, что существует некий идеальный мир, в который я бы мог удалиться особенно в своем сознании, где бы я нашел себе, как бы сказать, замечательное прибежище. Гораздо приятнее иметь дело с реальностью, как таковой, даже , если она тебе не по вкусу. И так далее… Но тоски по прошлому  у меня нет…» И. Бродский.
А что тосковать , когда это прошлое никуда не уходит , оно в тебе: в утратах, в обидах , в шрамах  на сердце, а вот будущее…Бродский всегда нуждался в одиночестве. Вокруг него  же сновало много людей: приятели , шапочные знакомые. Когда же стал знаменит, совсем одолели- «Я  с ним  пил, я с ним спала…»
Как защититься от посмертных воспоминаний : не опровергнуть , не подтвердить? Такого будущего Бродский боялся больше всего. Но судьба и здесь не отвернулась от него , исполнив последнее желание быть похороненным там , где он хотел. Хотя  во время транспортировки из Америки , гроб ломался пополам, место захоронения оказалось занятым и тд.  и тп…
Говоря о Бродском , можно вспомнить три острова  с ним связанные:  Васильевский остров в Питере, Нью- Йорк- Манхеттен, Венеция- Сан Микеле…      он был человеком  острова. Бродский был человек планетарного масштаба, не только , как поэт. Просто , он был человек- планета.
«Черно- белое кино – если жизнь моя кино, конечно» И. Бродский  .  Помните потом у Левитанского : «Жизнь моя- кинематограф, черно- белое кино…» Он все время общался с другими планетами, с космосом, который его понимал, смотрел свое черно-белое кино  только со звуком, который нам не всегда доступен.

Стихи спасает монотон. На сторонний взгляд главными событиями в жизни Бродского в 1964 году были неправедный суд и ссылка в Архангельскую область. Для самого Бродского – озарение над книгой английских стихов. Так и в 1972 году – так называемый «культурный шок», травма перемены места жительства, измена любимой,  оказался поверхностным и преходящим, а главным стало то, что для него зазвучала новая музыка и она нашла выражение в обновленной дикции его поэзии. Космос начал отвечать ему. Завязался диалог, продлилась жизнь поэта, на которую он не рассчитывал, перенеся несколько инфарктов.
Только человек, далекий от поэзии, сочтет такую переориентацию чисто технической. Просодия, звуковая и метрическая организация текста, – это то, с чего начинается русский стих. Момент, когда интимные воспоминания о былой любви («Сбегавшую по лестнице одну/ красавицу в парадном, как Иаков, / подстерегал...») и сиюминутные впечатления от начинающейся за окном грозы («Далекий гром закладывает уши...») начинают сливаться в единый лирический текст, Бродский зафиксировал в «Почти элегии»:
мой слух об эту пору пропускает:
не музыку еще, уже не шум.

Преобразование лишенного значения «шума», то есть неконтролируемых воспоминаний, потока сознания, дискретных наблюдений и впечатлений в осмысленную музыку стиха и есть творчество. А откуда все шло, как не из космоса? Выбор в области просодии(Просодия - система фонетических средств (высотных, силовых, временных), реализующихся в речи на всех уровнях речевых сегментов (слог, слово, словосочетание, синтагма, фраза, сверхфразовое единство, текст) и играющих смыслоразличительную роль.)   для Бродского был не менее важен, чем словесное выражение, и предшествовал ему. Ведь что такое метр стиха с чисто физической, акустической точки зрения? Это чередование звуков в определенном порядке, определяемом длительностью интервалов между ударными слогами. Интервалы эти длятся секунды и доли секунды, но, так или иначе, они происходят во времени. Просодия есть манипуляция речью во времени. «Метр... не просто метр, а весьма занятная штука, это разные формы нарушения хода времени. Любая песня, даже птичье пение – это форма реорганизации времени. Я не стану вдаваться здесь в хитроумные рассуждения, а просто скажу, что метрическая поэзия разрабатывает разные временные понятия», – говорил Бродский. Таким образом, выбор ритмической структуры стиха для Бродского имеет огромное, философское значение. Каким бы ни был сюжет стихотворения, метрика напоминает о двух контекстах, в которых этот сюжет развивается, – о монотонном, равномерном, ни с чем не считающемся ходе времени и о попытках индивидуума  нарушить монотонность – растянуть, сократить или направить вспять время. Дольники, которые начинают преобладать у него с семидесятых годов, позволяют ему разрабатывать временные понятия в значительно более индивидуальной форме, чем классические размеры. Конечно, и в рамках классического русского размера возможны ритмические нюансы, но дольники Бродского созданы им самим для себя самого, для его собственных отношений со Временем. Другие ими пользоваться не могут. Хотя, почему не могут, пользуются до сих пор, но на всем стоит невидимый штамп поэта : «Заимствовано», «Украдено».
Бродский пошел своим путем, избирая анапест как просодическую основу самых важных для него текстов – о любви и ностальгии. Строки стихов цикла «Часть речи» беспрецедентно длинны для анапеста (в основном пять и шесть стоп), и в большинстве строк анапест превращен в дольник минимальным, но решительно меняющим ритмику сбоем: в конце строки «не хватает» одного безударного слога для анапеста: «Се-вер кро-/-шит ме-талл, / но ща-дит / [пропуск слога] стек-ло». Таких длинных анапестоподобных дольниковых строк в русской поэзии почти не было. Разве что у Брюсова в экспериментальных стихах находим воспроизведение гекзаметров Авсония: «Всё непрочное в мире родит, и ведет, и крушит Рок...» В отличие от Бродского здесь в последней стопе «не хватает» не одного, а двух слогов. Есть несколько стихотворений, написанных пятистопным (одно шестистопным) анапестом, у плодовитого версификатора Бальмонта. В юности, в 1961–1962 годах, Бродский написал полдюжины стихотворений с длинными анапестическими строчками: «В письме на юг» (первое стихотворение цикла «Июльское интермеццо»; в нем есть строки дольника и есть семи– и даже восьмистопный анапест: «Словно тысячи рек умолкают на миг, умолкают на миг, на мгновение вдруг...»), «Письмо к А. Д.», «Стансы городу» (пятистопный анапест, но строки графически разделены), «Дорогому Д. Б.», «От окраины к центру» (тоже с дроблением строк шести– и пятистопного анапеста), «Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам...»
Если юный Бродский растягивал строки в попытке создать поэтический эквивалент джазовой импровизации (об этом прямо говорится в «От окраины к центру»: «Джаз предместий приветствует вас...»), то автор «Части речи» только вслушивается в ритм времени, звучащий из-под «гула слов» («Перемена империи связана с гулом слов...», «Колыбельная Трескового мыса»,
Эти слова мне диктовала не
 любовь и не Муза, но потерявший скорость
 звука пытливый, бесцветный голос...
    («Темза в Челси» )
Ритм, навязанный «пытливым, бесцветным» голосом времени, разрушает текст. Чтобы деление на строки совпадало с грамматическим членением, надо было бы делить так:
Эти слова мне диктовала не любовь и не Муза,
но потерявший скорость звука
 пытливый, бесцветный голос...
Анжамбеманы с начала семидесятых появляются у Бродского все чаще и становятся все радикальнее (как отрыв отрицательной частицы не в вышеприведенной цитате). Е. Г. Эткинд пишет о Бродском: «Это поэт сильной философской мысли, которая, сохраняя самостоятельность, выражена в синтаксической устремленности речи: спокойно прозаическая, по-ученому разветвленная фраза движется вперед, невзирая на метрико-строфические препятствия, словно она ни в какой „стиховой игре“ не участвует. Но это неправда, – она не только участвует в этой игре, она собственно и есть плоть стиха, который ее оформляет, вступая с ней в отношения парадоксальные или, точнее говоря, иронические». Конфликт метрики и синтаксиса, результатом которого является анжамбеман, Эткинд считает у Бродского, как и у Цветаевой, решительно философским моментом. Не даром Бродский , а позднее Рейн  всегда говорили , что Цветаева ему была ближе, чем Анна Ахматова, с которой поэт познакомился стараниями Евгения Рейна. Содержание этого философского конфликта, лежащего в основе всей зрелой поэзии Бродского, то же, что в его выборе метрики: в конфликтные отношения ставятся человек и метроном, индивидуальная, конечная, смертная жизнь и не имеющее начала и конца равномерно текущее время. Недаром у Бродского и в раннем сочинении «От окраины к центру», и в последнем законченном стихотворении «Август» появляется аллюзия на пушкинское «племя младое, незнакомое» – мотив значительно более трагический, чем он обычно интерпретируется. Можно сказать также, что конфликт просодии и высказывания, положенный Бродским в основу его поэтики, это извод пушкинского образа, пушкинского конфликта «играющей жизни» и «равнодушной природы». Надо только понимать, что Пушкин употребил слово «равнодушная» не в стертом значении «безразличная», «индифферентная», а в прямом – как кальку латинского aequanimis. Речь идет об эгалитарности природы, для которой нет индивидуального, нет различения добра и зла и жизни не отдается предпочтения перед смертью. Бродский постоянно напоминает об этом метрикой своего стиха. У него можно найти и прямые заявления в своего рода буддистском духе о необходимости всецело принять эти условия существования, «слиться с Богом, как с пейзажем» («Разговор с небожителем»). На замечание Евгения Рейна, что в его поздних стихах «больше расслабления», он отвечает: «Не расслабления, а монотонности» – и цитирует по памяти стихотворение древнегреческого поэта Леонида Тарентского: «В течение своей жизни старайся имитировать время, не повышай голоса, не выходи из себя. Ежели, впрочем, тебе не удастся выполнить это предписание, не огорчайся, потому что, когда ты ляжешь в землю и замолчишь, ты будешь напоминать собой время».
В стихах «Конца прекрасной эпохи» и «Части речи» ему удается имитировать время (в ритмике) и не удается: он повышает голос, выходит из себя, живет страстно. Так в стихе появляется то, что греки называли «агон» – борьба двух начал, без которой нет драмы.
      Планеты излучают и отражают свет. Они вбирают в себя энергию извне. Такая энергия излучалась от высокой поэзии Бродского. Никто не знает правильно это или нет, но одно понятно, что человек , излучающий ее своими стихами , не был обижен на весь мир, это точно. Что можно сказать о его поэзии? Он понял , если не подчинил себе время, он видел дальше остальных и понимал больше, планетарный поэт –самоучка, не закончивший и 8 классов средней школы, самостоятельно изучивший английский язык, за который его чуть было не оставили на второй год.
«Вереница бутылок мне напоминает Нью- Йорк.» Иосиф Бродский. .
Власть предержащие, в основном, не понимали самих стихов Бродского, стихи оставались загадкой, а все загадочное опасно. Они " .казались малопонятными и не содержали никаких политических деклараций ."  "Мир, клубившийся в его стихотворении, был крайне разряжен; в сущности, это было мнимое пространство, возникающее из отблесков мелодии на сетчатке; пространство звуковой волны, в которой нет-нет, да и мелькнет ярко окрашенная частица ."
В то же время, сочиняя эти внеидеологические, что само по себе было противопоказано, стихи, Бродский еще и ведет себя вызывающе: работает кочегаром, санитаром в морге, коллектором в геологической экспедиции, и всегда поступает, как свободный человек, что по тем временам было просто дико для окружающих. И его стихи той поры - оптимистичны, в них нет присутствия тления, смерти.
Но естественно, что долго так продолжаться не могло, и переломным моментом стал процесс над Бродским, после которого поэт понял: в этой стране он чужак, и постепенно начался другой процесс, уже в самом Бродском, - уход в себя. Невозможность сосуществования с властью вылилась у него в фразу, формулирующую превосходство поэта над этой властью. "Поэт наживает себе неприятности в силу своего лингвистического и, стало быть, психологического превосходства. Песнь есть форма лингвистического неповиновения, и ее звуки ставят под сомнение не только политическую систему, но и весь существующий порядок вещей."
И творчество Бродского переходит на совершенно иную грань. Вытесненный за пределы общества, Бродский начинает искать путь в неизведанное, путь в бесконечность, и инструментом этого поиска является для него язык. Издревле все открытия совершались для понимания чего-то неизвестного, неназванного. А когда у этого уже есть название, его можно начать классифицировать, разбивать на составные части, словом, изучать. То же самое Бродский пытается проделать с самым огромным явлением в человеческой жизни - с самой жизнью. Он пытается классифицировать все, что только есть вокруг.
И главным выводом, который делает Бродский, мимоходом отметая всю "мелкую возню" политиков и дельцов, является протяженность времени. Время - самый страшный и неумолимый судья, никто и ничто не может противостоять его разрушительному влиянию. Любой человек в терминах бесконечности - ничто, любой мир - пылинка, и даже Бог, по Бродскому, не что иное, как лишь эпизод на фоне всепоглощающего потока секунд, минут, дней, столетий .
Бродский очень просто объясняет обилие в своей поэзии античных образов и отсылок к древности: "При ближайшем рассмотрении сходство между античностью и современностью оказывается весьма ошеломительным, у наблюдателя возникает ощущение столкновения с гигантской тавтологией .
История не повторяется: она стоит .
Поэтому древние развалины - наши развалины."  И разница в 2 тысячелетия не играет роли, потому что Время оперирует тысячами тысячелетий, в которых потеряются и миллионы цивилизаций.
Однако Бродский считает, что у человека все-таки есть способ преодолеть забвение Времени. Именно для этого и нужно дать точные, недвусмысленные определения окружающим явлениям, комбинации слов, которые бы начали свою жизнь отдельно от явлений, ими обозначаемых, стали бы самостоятельными, самоценными. С этой точки зрения слово намного долговечнее человека - его носителя, да и собственно явления, его породившего. По библейским канонам, Слово было вначале. По Бродскому, Слово будет всегда. "От великих вещей остаются слова языка ."  Он считает, что слово - единственное, что отличает человека от всего внешнего мира, эта та хрупкая грань, за которой и есть абсолютное Ничто, пустота.
Не исключено, что на развитие этой философской концепции повлияли взаимоотношения поэта с властью, которой он таким образом косвенно отказывает в "вечной памяти" по причине ее лингвистической ущербности. Но важнее, на мой взгляд, другое: Бродский попытался заглянуть за грань непознанного, пусть не решить, но хотя бы обозначить один из главных конфликтов человечества - отторжение от природы.


Бродский нанизывал слова на свою звуковую волну. Мне кажется, состоявшийся поэт тот, кто имеет свою звуковую волну, который ее заслужил  и на этой волне его уже ни с кем  никогда не спутаешь, а как у него получается нанизывать на нее строчки , это уже другой вопрос. 


«…Идея угнать самолет  была моя, дело было в Самарканде, до границы рукой подать. Вот я и предложил вечно бедствующему Шахматову Олегу, захватить самолет и махнуть в Афганистан. Я должен был стукнуть пилоту по голове камнем , а Шахматов- бывший военный летчик - сесть за штурвал. Мы поднимаемся на большую высоту, потом планируем и идем над границей , так  что никакие радары нас бы не засекли. Все было продумано  до мелочей, даже билеты были куплены  и вдруг… я передумал…» Да этот побег , задуманный Бродским , так и не состоялся , но будут другие. Всю свою жизнь он будет бежать от консерватизма и глупости , от чиновничьего произвола и формализма, от предательства любимой и друзей. Единственный побег, на который он так и не решится – это побег от самого себя…
  В 1973 году, первая пластинка самодеятельного студенческого ансамбля «Цветы» с лирической песней «Звездочка моя ясная» неожиданно для всех разошлась по Советскому Союзу гигантским семимиллионным тиражом. Потому что история создания песни была драматичной: годом раньше молодому композитору Владимиру Семенову попало в руки стихотворение  начинающей  вологодской поэтессы Ольги Фокиной, написанное от лица жениха, ждавшего невесту к приготовленной уже свадьбе, — но так и не дождавшегося её.  Невеста погибла .Ей было 19 лет, ее звали Надежда Курченко, и она работала стюардессой... Надя Курченко погибла от рук террористов 15 октября 1970 года на борту рейсового самолета АН–24. Вместе с ней в салоне находилось 45 взрослых пассажиров и один подросток, которого звали Альгирдас – он летел вместе с отцом, 46–летним Пранасом Бразинскасом. Папа Альгирдаса был человеком с крутой биографией: успел дважды отсидеть – за тёмные денежные дела, за злоупотребление и растрату.  На высоте 800 метров папа подозвал стюардессу и передал ей записку для экипажа с требованием лететь в Турцию.  Надя бросилась в кабину, закричав: «Нападение!»  Бразинскас немедленно открыл стрельбу, убив Надю и тяжело ранив троих членов экипажа. Командир Георгий Чахракия с простреленными ногами довел таки самолет до аэродрома в турецком Трабзоне. Это был первый в советской истории удавшийся угон воздушного судна. Казалось бы, возмездие должно было настигнуть преступников обязательно, даже в приютивших их штатах. Но шло время, а Бразинскасы жили, меня профессии, фамилии и адреса. Им все время казалось, что рука Москвы где-то рядом , поблизости… Обошлось без КГБ. Их не отравили, как Бендеру, не убили ледорубом, как Троцкого, не ликвидировали, как генерала  Кутепова. Они сами привели приговор  времени в исполнение: напуганный постоянными   угрозами о возмездии , один из них забил молотком другого до смерти , приняв того за шпиона   и сел   надолго  в тюрьму. Почему я вспомнил именно этот случай? Ну, во-первых, песня хорошая очень. Авторство ее кому только не приписывали, даже Цветаевой. Во-вторых, случай очень интересный, открывающий уже тогда любимые США двойные стандарты в отношении людей. Вопиющие двойные стандарты. Бродский вместе с толпой эмигрантов вынужден был ждать высокого изъявления в Австрии на пропуск  в Америку. Его же не только пускать не хотели, мариновали, как селедку в бочке, на этом «пересыльном» пункте, даже пытались статью припаять за попытку фиктивного брака с гражданкой США. Теперь вспомните , как давали зеленый свет упырям- убийцам из Литвы… Бродский в современной поэзии говорит громким голосом и , мне кажется, он имеет на это право. Он на многое имеет право. Поэт планетарного масштаба и земной судьбы.


«Колыбедьную  треского мыса» он посвящает своему сыну…



1

    « Мы проживаем свою единственную жизнь, отдать  которую полностью поэзии- не правильно. Поэзия- смертельное дело, которая требует полной гибели всерьез во всех отношениях:  в жизненном, ментальном, духовном , религиозном и даже бытовом.  «Дарование  есть поручение, его надо выполнить любой ценой.» Баратынский Е. А.» Это  из лекции поэта  Е. Рейна. «Что есть поэзия? Один модернист написал  …что это щелканье льдинок, двух соловьев поединок… Никакая поэзия не продвигается по линии прогресса, да  и  искусство  тоже , смешно об этом говорить, когда за спинами современных поэтов находятся Гете, Рембо, Пушкин, Пастернак…»-  снова Евгений  Борисович.
   Он прожил короткую жизнь , но на дикой скорости… Это  можно сказать  о Высоцком ,  Абдулове  и , я думаю, о Иосифе  Бродском.
  Кстати, в одном из интервью, Евгений Рейн   сказал , что Владимир  Высоцкий – не поэт.
   «Меняются  средства  поэзии, меняются  они не кардинально.  Кто-то  думает , что поэзию можно изменить при помощи суффиксов и отсутствия знаков препинания- это комическое  дело. Например, этим занимается поэт Айги.» Е. Рейн.
    « Одна мало известная поэтесса Элла Котляр, написала : У верблюда  два горба, потому что жизнь – борьба…  И действительно – жизнь борьба  и не только борьба с редакторами, но и в кругу семьи с женой, с друзьями.  Борьба с водкой , коньяком и ромом…» Е. Рейн.
    Было время , когда поэзия пристегивалась к государству: Маяковский, Тихонов. Прокофьев, чем все это кончилось, все прекрасно знают.
    « Пришло время, поэзия заменила публицистику: Рождественский, Евтушенко, Вознесенский, но все они  променяли творчество на чечевичную похлебку.» Е. Рейн.
    Бродский говорил , что все во вселенной подчиняется неким ритмическим колебаниям, поэт- явление  языка.
   
    
    Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существование, не стало
мое существование для тебя.
...В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения... Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда, призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
   
… « Когда человек предается лжи, его покидает и ум и талант. Это сказал Белинский и он был прав, не смотря на  то, что был Белинским.» Е. Рейн.
   Поэзия  есть вещь в  себе, как говорил философ Кант. Все во Вселенной подчиняется неким ритмическим явлениям и колебаниям, человеческая речь- тоже явление ритма. Бродский уверял, что поэт есть явление  языка. но и язык есть явление ритма . В языке сосредоточено все –мышление народа, его история, биологические и логические признаки.
   Так получилось, что пишу сейчас сразу две книги  о Бродском и Высоцком. О Высоцком книга продвигается легко и быстро, а об  Иосифе Александровиче на первых главах застопорилась. Невольно сравниваю судьбы двух выдающихся поэтов. И вот еще , о чем думать приходится. Лермонтов умер в 26 лет, Пушкин- 37, Есенин – 30, Блок- 40, Маяковский- 36, Гумилев – 35. Высоцкий умирает в 42 года, Бродский в 55, удивляясь, что так долго удалось прожить после  стольких болезней и  испытаний. У обоих поэтов были  Музы , при чем , имена у них были одинаковые – Марина. Марина Влади  и Марина  Басманова. Это именно они заводили пружины часовых механизмов талантов великих. Правда , каждая по- своему. Одна , бросая заграницу, съемки  в фильмах, спасает своего возлюбленного  из лап  алкоголя и наркотиков, другая просто бросает  , изменяя под Новый год с его близким другом. Но все- таки именно они заводили пружину механизма  таланта, они внушили  каждому , что у них дар от бога. Многие Марину  Басманову проклинали за то, как она поступила с Бродским. Но благодаря ей , мы получили самого мощного, сильного , потрясающего лирического поэта конца 20 века.
     Бродский примерно в это же время, как Высоцкий бороздит Черное море с Мариной Влади на теплоходе «Грузия», был сослан в ссылку по статье тунеядство.
     Покидая  родину, Бродский продает все , что у него было: книги , дубленку на обезьяньем меху , едет с маленьким чемоданом, с одной парой белья.
     От Ахматовой на память остался святой образ- иконка , которую он носил на груди, но и ее на таможне  конфисковали.
     В Нью-Йорке первое , что он сделал – отправился на прогулку по реке Гудзон. Поначалу немного растерялся и начал публиковать в газетах различные обращения и призывы , например , к Брежневу. На что получил  порицательное письмо от Шемякина, которому ответил, послав открытку : « В этот раз открытка , в следующий раз по е*алу  получишь!»
     Ему сразу предложили вести лекции в Мичиганском университете и на первую зарплату, что-то около 2 тысяч долларов, в Союзе за год он зарабатывал около 5 рублей- его не печатали практически, полетел в Венецию.
   « …Ниоткуда возникла крытая широкая баржа  и глухо ткнулась в причал стациона.  Тут я увидел  единственное человеческое существо, которое  знал в этом городе. Картина была сказочная – 180 см, тонкокостная, длинноногая, узколицая с каштановой гривой и карими миндалевидными глазами , она была из тех , кто увлажняет сны женатого человека, к тому же  венецианка.»  И звали ее  также, как и прежнюю Музу- Мариолина.
     Бродский поселился в Нью- Йорке на улице Мортон стрит 44  , недалеко от ресторана « Русский  самовар», в трудные годы для владельца которого , поддержал его деньгами.
    В эмиграции он больше всего боялся , что его русский язык исчезает. Он становился карьерным человеком. Он получил все заслуженные при жизни почести только потому, что покинул Россию.
   
    Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.


…Талант , трудолюбие, умение  не жалеть себя… А он себя никогда не жалел, мог во время лекции схватиться за сердце, но приняв таблетку, продолжал вести ее. Бродский – великий поэт, но , как личность и литератор, конечно, не идеален. Но с отблесками гениальности . Его кормовая база, его подпитка- одиночество. Но , не смотря на это, в 50 лет он женится и его новую Музу звали Мария Ассоциани- полу русская-  полу итальянка. Бродский говорил, что он собирался умирать в 40 лет, что он , по сути, долгожитель. Высоцкий тоже, чтобы подчеркнуть свою причастность к этому цеху, загонял , не жалел себя на спектаклях, концертах, встречах… Где-то  даже проговорился , что хочет рано умереть, как все великие поэты…