Бабушкин сундук в прозе

                               
В углу комнаты стоит бабушкин сундук, полный сокровищ, о которых я мечтаю каждый день. Чтобы открыть сундук, нужно снять с него груду текеметов*, подушек и корпе*. Я боюсь делать это, потому что однажды, выдернув нижний слой, оказалась погребена под тяжестью целого вороха одеял и войлочных текеметов.
- Что ты здесь делаешь, милая? – хитро щурясь, улыбается бабушка.
- Апа, открой сундук, - в который раз клянчу я.
- Подожди немного, вот прочту намаз и обязательно откроем с тобой этот сундук. И что ты там такого нашла? Ничего-то особенного в нем нет,- бабушка вперевалку идет в дальнюю комнату, расстилает молельный коврик и садится на него, подогнув колени.
Дождавшись, когда она замрет в молитвенном единении с Богом, я на цыпочках пробираюсь в комнату и сажусь в той же позе аккуратно позади нее. Сложив ладони перед собой, бабушка жарко шепчет своему Богу заученные раз и навсегда слова молитвы на арабском языке. Я старательно шевелю губами, повторяя каждое ее движение. Бабушка оглядывается и делает мне «страшные» глаза, затем укоризненно качает головой. Но я-то знаю, что ничего она мне не сможет сделать, пока не завершится намаз. Покончив с арабским текстом молитвы, она переходит на казахский язык и, сквозь еле слышный шепот я различаю отдельные слова, в которых просит она у Бога здоровья и благополучия моим родителям, своим внукам, мирного и чистого неба всем людям, сытости и хлеба народу.  Я не понимаю, зачем это нужно, когда все и так хорошо. Поэтому я шепчу бабушкиному Богу другие слова:
"Сделай так, чтобы бабушка открыла свой сундук и дала мне тот красивый платок с кистями и отрезала кусок от блестящей парчи, которая лежит на самом дне сундука. Ну, пожалуйста, ты же все можешь! Я знаю, что ты всесильный, потому что так всегда говорит моя бабушка".
Затем моя апа кланяется и отбивает несколько поклонов до самой земли, касаясь лбом молельного коврика. Позади нее я с шумом стукаюсь лбом об деревянные половицы. Бабушка оборачивается и картинно хмурит лоб, давая мне понять:
"Вот закончу намаз, получишь у меня"!
Затем она складывает обе ладони перед собой, шепчет финальные слова молитвы и, проведя руками по лицу, громко произносит:
-Аллах акбар!
Для меня это сигнал к бегству. Пока бабушка встанет, с трудом разогнув колени, затем сложит свой молельный коврик, я успеваю убежать на улицу, чтобы спрятаться от ее гнева за сараем. Но на дороге кто-то оставил большую корягу саксаула и я, споткнувшись, падаю на пыльную землю.
Услышав мой крик, бабушка выбегает во двор. Я лежу на земле с разодранными в кровь коленями и с ревом размазываю на лице слезы с грязью.
-Ай, жаным*, ну что же это такое! Посмотри на свои коленки, болячки зажить не успевают! - Бабушка поднимает меня на руки и несет на топчан. Промыв раны и, вытерев слезы, прижимает к себе и качает на руках, приговаривая:
-Ну что я скажу твоим родителям, когда они приедут из города, а? На ногах живого места не осталось!
Я прижимаюсь к ее теплой груди и тихо-тихо всхлипываю, глядя на багровое предзакатное солнце.
Еще долго мы сидим вот так, обнявшись, раскачиваясь из стороны в сторону. И каждый из нас думает о чем-то своем.
-  Завтра будет ясный день, видишь какое красное солнце на закате? Ну, пойдем, сундук открывать? – бабушка улыбается и вздыхает. Густая сетка морщин на ее лице оживает и, кажется мне, что улыбается и вздыхает каждая морщинка, каждая складка. Улыбается бабушкин лоб, улыбаются щеки, переносица, нос, виски…
Забыв о ранах, я вскакиваю с бабушкиных колен и бегу в дом, в дальнюю комнату, где стоит вожделенный сундук.
Следом подходит бабушка, вынимает из кармана плюшевого жилета ключ, привязанный к полоске прошитого ситца, и вставляет его в замочную скважину.
Мы быстро сбрасываем на пол в кучу одеяла и откидываем крышку сундука.
В нос ударяет резкий запах нафталина, но я обожаю его, потому что он связан с тайной и с сокровищами, слой за слоем сложенными до самого верха сундука.
- Апа*, апа, дай мне тот платок с красивыми кистями.
- Ай, жаным*, зачем он тебе сейчас? Вот выйдешь замуж, так если жива буду, в приданое тебе его сама положу, а если нет, матери твоей велю это сделать. Оденешь на голову, красивая будешь. И муж твой будущий еще сильней тебя любить станет. Скажет, ой, какой красивый платок на тебе!  А ты скажешь: это мне моя бабушка завещала.
- Не хочу замуж, хочу с тобой жить... - В горячем порыве любви прижимаюсь к ее сухонькой груди и замираю с мыслью о том, что вот скоро закончатся каникулы и уеду я домой, в город. А там школа, второй класс, подружки, мама, папа, братья, сестра и только бабушки там не будет рядом со мной.
-Ай, не говори так, жаным*. Замужем – это хорошо. Будут у тебя красивые детки, вот такие же, как ты сама, а я с того света буду на вас смотреть и радоваться.
- Апа, ты не умрешь! - Отчего-то слезы градом катятся из моих глаз. Бабушка узловатыми руками вынимает из кармана жилетки носовой платок и вытирает мне лицо, затем долго еще гладит по голове и кивает каким-то своим мыслям.
- Ну, давай смотреть дальше.
Я придвигаюсь поближе к сундуку и во все глаза смотрю на аккуратно сложенные отрезы парчи, ситца, шелка, кружевные платки, мужские костюмы, завернутый в кусок сатина малахай, новенькие калоши, мягкие ичиги…
- Бабушка, а зачем тебе калоши и ичиги, у тебя же уже есть?
- Эти новенькие я надену на твою свадьбу, если жива буду. А вот этот мужской костюм, смотри, какой красивый. Мы в него нарядим нашего зятя. Тогда он станет еще красивей и будет тебе ровней.
- Фу! Не хочу! Дай мне лучше тот красивый платок с кистями. Мне для куклы нужно.  Вон у Аят кукла какая, ей мама красивый платок дала, я тоже такой хочу.
- Айналайын*. И тебя, айналайын, и твоего джигита, - улыбается бабушка. - Ну, хорошо, возьми его, если уж он тебе так нужен.
Я с головой ныряю в сундук и с самого дна достаю предмет своих мечтаний – ярко-красный, цветастый платок с тяжелыми шелковыми кистями и бахромой.
С той поры прошло много лет. Нет уже на свете моей бабушки, нет и красивого платка с тяжелыми шелковыми кистями. Только одна мысль не дает мне покоя. Если бы я тогда не вынула из сундука бабушкин красивый платок, может быть, накинула бы его на плечи своей дочери в день ее свадьбы вместо фаты. И это было бы прекрасно, потому что бабушка обещала мне внимательно следить с того света и радоваться счастью, моему и моих детей.
Но я знаю точно, когда моя дочь под руку со своим избранником будет спускаться по широким, крытым коврами ступеням Дворца бракосочетания, бабушка шепнет ей на ушко:
- Айналайын, и тебя айналайын, жаным, и твоего джигита...
Я смотрю в окно на предзакатное красное, как бабушкин платок солнце и думаю: завтра будет ясный солнечный день.


Примечания:

*Текемет – войлочный казахский ковер с вваленным цветным узором.
*Корпе – традиционное казахское одеяло, сшитое из разноцветных лоскутков.
*Апа – бабушка.
*Жаным – душа моя.
*Айналайын - у древних тюрков существовал удивительный обряд кружения. У казахов он выражается словом «айналайын» - обойду, окружу тебя. Наши предки избегали полного круга при осмотре чего бы то ни было. Обойти человека - значило принять на себя  все его болезни, все чары, которые тяготеют над ним. Поэтому самое нежное слово у казахов и самое верное выражение любви заключается в слове «айналайын». В старину часто любящие отцы бегали с поясом на шее вокруг юрты, где лежал больной сын, предлагая себя Небу, взамен больного ребенка. Птицу, попавшуюся в руки, отпускают на волю, не иначе как обведя ею несколько раз вокруг головы». Говоря «айналайын», мы всякий раз совершаем обряд истинной и самоотверженной любви, завещанной пращурами.


                Лето 1911 г. г.Алматы.