День шахтера

               

В субботу утром зоотехник-селекционер Роланд Моргенштерн проснулся поздно. Голова трещала так, будто на нее вчера одели горячий обруч, который теперь, остывая, сжимался вместе с головой. К горлу подступала тошнота, а по рукам и ногам периодически пробегал электрический импульс, от которого их начинало трясти, как осиновые листья в осеннюю непогоду. Теоретически, Роланд мог бы описать историю своего внезапного заболевания вплоть до наступившего сегодня утром кризиса, но практически, уже после шестой рюмки, воспоминания его начинал застилать туман, становящийся все гуще, пока не превратился в совершенную темноту. В памяти всплывали какие-то обрывки разговоров, чьи-то расплывчатые лица. Вдруг он ясно вспомнил, что пили у ветеринара Каримова, потом откуда-то появился забойщик скота Жук, потом... потом, был еще кто-то. Отмечали, кажется, день шахтера... или?
Необходимо было срочно найти лекарство, но заветный «флакон с живой водой» находился на кухне, а оттуда доносился шум растапливаемой печи, пахло гарью и, воздух в спальне, казалось,  посинел от дыма. Роланд открыл форточку – дым стало вытягивать, что, впрочем, ничуть не улучшило комнатную атмосферу.
Надо было как-то выбираться на свободу, путь к которой лежал мимо кухни, и кто бы там ни растапливал печь, жена или теща – не пропустят. Оставался один выход – через окно, но форточка была слишком мала, значит, надо вытаскивать стекло, а за такое преступление уж точно достанется от любимой. Роланд еще сомневался – вытаскивать стекло или нет, а его трясущиеся руки уже отковыривали пластилин и отгибали маленькие, еле заметные гвоздики. Скрипнула входная дверь, кто-то прошел на кухню и оттуда послышался оживленный разговор, прерываемый смехом. Абендштерн  решил воспользоваться обстановкой, чтобы вырваться на свободу. Он прошмыгнул в прихожую, скользнул босыми ногами в валенки, натянул на голову первую попавшуюся шапку и, схватив висевшую на вешалке фуфайку, выскочил на улицу.
- Стоять! – теща, как будто специально дожидалась его у входа.
- Куда собрался?!
- В сарай. Скотину убрать надо.
- Иди. Но смотри, придешь как вчера – во дворе ночевать будешь.
Подмораживало. С неба сыпалась мелкая снежная крупа. Роланд  прошёл по дорожке, выложенной из красного кирпича до сарая, оглянулся и, убедившись, что теща не смотрит в его сторону, раздвинул две доски в заборе, прикрывавшие лаз  перелез во двор к соседям. Было тихо, лишь из полуоткрытой двери бани доносились неясные звуки, напоминавшие не то завывание ветра в степи, не то жалостно-тревожный крик чибиса. Заглянув в полутемный проем двери, Роланд увидел своего вчерашнего собутыльника Керима Каримова, который помешивая в большом котле какое-то варево, напевал при этом свою неизменную казахскую песню ни о чем.
- Керим! – шепотом позвал Роланд. Но увлеченный пением, сосед даже не оглянулся.
Роланд хотел крикнуть, но из пересохшего горла выходило только шипение, тогда он кинул в соседа комок грязи. Тот резко обернулся, и, увидев друга, призывно махнул рукой.
- Похмелиться есть? – с надеждой спросил его Роланд, прикрывая за собой дверь.
- Вчера не был – сегодня есть, - гордо ответил Карим, доставая откуда-то из щели под потолком бутылку, заткнутую красной тряпкой.
- Это что, водка?
- Пей, какой тебе разница! – ответил казах, разливая кристальную жидкость по стаканам.
- А закусить чем?
- На, каша кушай. Хороший каша, для свинья варил - не отравишься.
Роланд в один глоток выпил полстакана пахучей жидкости, схватил из эмалированного ведра горсть пареной пшеницы, быстро отправил ее в рот, и, чтобы желудок не успел оказать сопротивления и выкинуть назад живительную жидкость, почти не разжевывая проглотил. Его опасения были напрасными – зелье удивительно приветливо было принято организмом, и уже через пять минут Роланд почувствовал приятную теплоту во всем теле и душевное спокойствие.
- Это спирт? – спросил он соседа.
- Да, муравьиный. Разбавленный.
- Где достал?
- Главный дал. Он вчера в район ездил, двести пятьдесят литров привез.
- Ух, ты! А еще нальешь?
- Потом, когда все придут.
- Кто все?
Во дворе хлопнула калитка, и Роланд почувствовал, как неприятный холодок пробежал по спине. Вероятно, испуг отразился на его лице, потому что Керим улыбнулся и успокоил:
- Не пугайся, это ко мне.
Дверь отворилась и, в маленький предбанник протиснулись братья Коршуновы и Николай Жук. От исполинской фигуры последнего в бане стало особенно тесно, но с каждой рюмкой выпитого зелья пространства становилось больше, а вместе с ним расширялся и кругозор участников застолья. Разговор незаметно перескакивал с одной темы на другую: от химической формулы муравьиного спирта перешли на дела колхозные, потом общегосударственные, пока не добрались до просторов вселенной, но тут вдруг выяснилось, что наливать в рюмки больше нечего и остро встал вопрос:
«Где достать еще выпивки?»
- Вспомнил! – радостно провозгласил Жук – ко мне вчера вечером приходил Николай Овсяников, просил, чтобы я ему сегодня свинью зарезал. Кто со мной помощником пойдет?
Все промолчали.
- Я не понял, мы банкет продолжать будем, или нет?
- Или нет, - отозвался, наконец, Керим. И перестань жрать! Мне еще свиней кормить надо.
- Я пойду, - решился Роланд – только сначала домой забегу, скотину накормлю.
- Так вы нас что, с хвоста кинуть хотите? – обиделся Каримов.
-  Вы себя сами скинули, когда отказались мне помогать, - невозмутимо ответил мясник.
Николай Овсяников, передовой комбайнер и коммунист со стажем жил по соседству от Роланда. Его двор был обнесен высоким глухим забором, материалом для которого служило проржавевшее листовое железо, неизвестного происхождения и всякий другой хлам, который хозяин когда-то нашел на свалке.
Сразу за калиткой стоял сильно покосившийся туалет, деревянная дверь которого сильно хлопала и ужасно скрипела от малейшего дуновения ветра. Во дворе валялось большое количество старых шин разрезанных пополам и, служивших поилками для скота и птицы. Старый горбатый «Запорожец», вросший своими колесами в смесь грязи и навоза, служил насестом для кур и петуха, который время от времени вытягивал шею, хлопал крыльями и горланил на всю округу, предупреждая прохожих, что он в доме хозяин.
В большой пристройке висело несколько ощипанных гусей, свиные окорока, большой кусок копченого сала. На полу стояла объемная алюминиевая чашка с холодцом, который с большим аппетитом, уплетала тощая, с ввалившимися боками корова.
- Да он, похоже, уже зарезал свинью, мы опоздали, - Роланд разочаровано остановился.
- Не-е, – возразил Жук – эту я позавчера зарезал.
- Сколько же у него свиней?
- Много. Он с райпотребсоюзом договор заключил – на мотоцикл «Урал» замахнулся.
Пять тон мяса сдаст – получит мотоцикл.
Овсяников сидя за столом, в трусах и валенках, пил чай. Увидев визитеров, он собрал  пригревшихся возле чайника цыплят в коробку, отнес их в угол комнаты, после чего пригласил гостей к столу.
- Нет, нет, Николай Иванович, нам некогда чаи распивать, лучше, сразу к делу приступим.
- К какому делу?
- Мы вчера с тобой договаривались свинью резать. Ты разве забыл?
- Нет, не забыл. Но сегодня резать не будем.
- Почему?
- Свинья еще спит.
- Так разбудим.
- Я сказал - нет. Приходите завтра после обеда.
На улице их уже поджидали братья и Керим.
- Ну как? Резать будем? – спросил Василий Коршунов.
- Нет! Этот коммуняка сказал, что свинья спит, поэтому праздник отменяется.
- Ну и хрен с ним, - вмешался второй Коршунов – Керима вон старый Воронин позвал хряка выложить. Пошли к нему.
Воронины жили по ту сторону пруда, возле старого немецкого кладбища. Чтобы добраться до них, надо было тащиться через все село, преодолеть превратившуюся в каток плотину и подняться по такой же скользкой дороге на пригорок.
Встретил их старик неприветливо.
- Вы чего такой оравой ко мне заявились? – спросил он грозно.
 - Так ты же, вроде, хряка хотел кастрировать... – начал несмело Керим.
- И ты решил за мой счет угостить своих собутыльников! – закончил он мысль Керима.
- Да, нет, мы как бы шли мимо...
- В общем так, наливаю каждому, кто будет участвовать в кастрации по сто грамм водки, а на закуску дам по четверти соленного огурца. Лишние могут удалиться. У меня здесь не бесплатная разливочная. Халяву ищите в другом месте.
Старик ушел за угощением, а мясник отправился выковыривать сопротивлявшееся животное из клетки.
Хряк оказался тощим подсвинком с торчащей на загривке щетиной и несоразмерно развитыми семенниками.
- Яйца не выбрасывай! На закусь пойдут, - предупредил  Керима Василий.
- Без сопливых скользко, - огрызнулся казах.

Когда Жук выволок хряка из сарая, друзья все разом накинулись на бедное животное и прижали его так крепко к земле, что оно даже  взвизгнуть не успело. Через пару минут Керим залил рану тройным одеколоном и, победно держа над головой семенники хряка, обратился к хозяину:
- Давай старик, наливай!
Ни он, ни стоявшие рядом и, отряхивавшие с одежды налипшую солому помощники, не обратили внимания, что хряк остался лежать неподвижно на земле.
- Ах, вы гады! Фашисты! Ну, я вам сейчас покажу сто грамм! – Воронин побежал в дом.
Друзья были уже по ту сторону плотины, когда им вслед раздались выстрелы из дробовика, и еще долго окрестности оглашались проклятьями хозяина несчастного животного.
Придя домой, Роланд увидел, что тесть, теща и жена висят на заборе, наблюдая за чем-то происходящем в соседнем дворе. Возле противоположного забора, также стояло несколько человек, которые наблюдали за происходящим на заднем дворе Овсяниковых.  А на заднем дворе у Овсянникова разыгрывалась любовная драма -  хряка Борьку отвергли. Каждый раз, когда он приближался к соседской свиноматке, та отбегала на несколько метров и настороженно наблюдала, за дальнейшими действиями производителя.
Борька – местная знаменитость. Несколько лет назад, тесть ездил в район чтобы купить теще к Восьмому марта подарок. Подарок долго не находился, и тесть между делом принял с одним приятелем на грудь.
Тесть до сих пор не помнит, каким образом приятелю удалось его тогда уговорить купить у него поросенка. Ведь выпили то совсем немного. Но как бы то ни было, приехав с таким подарком домой, он тут же был отправлен восвояси. Месяц он жил с поросенком в кабине ассенизаторской машины, на которой он тогда работал, но Борис его впоследствии отблагодарил сполна. Он всегда находится в отличной физической форме, и очень нравится не только хозяевам свиноматок, за здоровый, быстро набирающий вес приплод, но и самим хавроньям... А тут, какая-то невзрачная, по свиным меркам почти пенсионерка, а туда же... нос воротит.
Наконец, у Овсяниковой лопнуло терпение, и она, повернувшись к мужу сказала:
- Коля, ну сделай же, наконец, что-нибудь!
Николай Иванович решил действовать решительно и когда Борис в очередной раз предпринял попытку сблизиться с невестой, Овсяников подобравшись, к Машке спереди  ухватил свинью за уши, и, зажав ей голову между ног, попытался удержать её на месте. Но групповое изнасилование вовсе не входило в планы хавроньи – она с удвоенной энергией рванула с места, да так, что у Николай Ивановича от неожиданности руки соскользнули с ушей, и, он плашмя упав на спину свиньи и вытянувшись во весь рост, только в последний момент успел ухватиться за хвост. Машка с разгону проскочила калитку и на полном скаку заскочила через узкие двери в сарай, стряхнув при этом своего седока. 
- Ну, всё, - пригрозил Овсяников свиноматке, весь в грязи и навозе, поднимаясь с колен,
- Не хочешь размножаться - на колбасу пойдёшь!
- Мария, - позвал он жену, беги к Жуку, пусть завтра приходит – резать будем.
- Финит а ля комедия, - изрёк тесть и пошёл загонять хряка в сарай.
 Когда Роланд зашел в кухню, там стоял чад и дым, что-то жарилось, парилось и брызгало на плите. Теща, в грязном цветастом халате, с завязанной на уровне талии такой же грязной веревкой, помешивала ложкой в сковороде поджарку, и, между делом, отчитывала своим пронзительным порой переходящим на визг голосом, за очередную провинность старшего внука. Заметив Роланда, она на минуту примолкла, но тут же взорвалась очередным потоком оскорблений, теперь уже в адрес второго своего зятя - Пашки, которого она вчера заметила возле Дома Культуры, и, как ей показалось, в обнимку с одной из вновь прибывших учительниц.
Стол был накрыт по-праздничному: тёща наварила щей, налепила пельменей и даже выставила на стол бутылку пшеничной водки, которую она хранила в тайнике, в погребе, куда тесть ещё не догадался заглянуть. Роланд вопросительно посмотрел на жену – что бы всё это значило, но та только плечами пожала.  Пришёл тесть долго в прихожке умывался – фыркал, сморкался, бормотал что-то непонятное под нос и, наконец, появился в дверях.                – Что за праздник? – спросил он, потирая от предвкушения вкусного обеда руки.                – Вот дурак старый, каждый год одно и то же! – с обидой в голосе ответила тёща.                Роланд ещё не знал, что этот монолог  повторялся каждый раз уже в течение двадцати трёх   лет и был своего рода традицией, вступлением  к спектаклю, который эти двое разыгрывали каждый год в годовщину начала их супружеской жизни. Дело в том, что свадьбу они сыграли гораздо позже уже после рождения старшей дочери, а в этот день, ровно двадцать три года тому назад произошло событие, которое и послужило толчком к их дальнейшей совместной жизни. 
Теща рассказывала эту историю каждый год, прибавляя при этом все новые подробности, которые вполне возможно и происходили на самом деле, но которые
она с течением времени забыла. Но, скорее всего, чем старше она становилась, тем больше ей хотелось хоть немного приукрасить в глазах окружающих свою безрадостную серую жизнь, и доказать, что на ее долю тоже выпадали  радостные, светлые дни, полные любви и счастья.    
- Ты о чем с Каримовым так долго шептался? – вполголоса спросил тесть.
- Да на тёщу свою всё жалуется, на глаз её дурной.
- Ну, тёща у меня тоже не ангел была, можно даже сказать змея подколодная – язык как жало змеиное.
- Ты когда перестанешь гадости про моих родителей рассказывать, старый идиот?! Я твоих не трогаю, и ты моих не трожь!
- Вот, видишь? Передалось ей от мамы, не такая ядовитая, но... – тесть не успел закончить мысль, потому что тёща швырнула в него ковшик с водой.