Про o воровскую дролечку Наташу

Люблю Наташины я вострые глаза.
В них злые искры величавого смиренья.
Люблю мизинчик ее гибкий, как лоза,
В моих ладонях замеревший на мгновенье.

Наташа водку пьет и курит «Беломор»,
Когда «Пэл Мала» нет и виски, – без разбора.
По леву ручку от нее сидит майор,
По праву ручку – вор, но пьют за счет майора.

А я поэт, мне на майоров наплевать.
Зато к ворам – они родня – ревную Нату.
Но вор напился и свалился на кровать,
Один, как хвост морского окуня в томате.

Я песню спел – гляжу, майора проняло.
И он достал свою железную игрушку,
Пошел стреляться, вспоминая ремесло,
Свое крестьянское... избушку, мать-старушку...
Церквушку, речушку, деревушку, опушку и кукушку.

Я долго шел за ним, кричал ему:
«Вернись! Допьем вино, ведь я уже тово... раскаян!»
 Но он нажал на спуск и сполз устало вниз,
Шепча: «Украл патроны, морда воровская!»

Мы посидели, покурили на снегу,
Потом вернулись в дом, а в доме было пусто.
А на столе лежит записка: «Дураку,
Который думает, что кража не искусство».