Лучистые

Однажды утром, по скончанию часов без сна,
Смотря под ноги вышел на тропинку он, скорей забыть спеша,
О том, как муки леденят глаза, и том, как много отняла судьба.
Его рука дрожала, а губы теребились, будто на море безумная волна.

Он был несчастен, и его вдали ждала, как и случается, лучистая рука.
А он все брел, надежды уж давно свои не теребя.
Он брел, забыв о сне и том, как тропы могут зажигать сердца.
Он брел и брел, считая камни на тропе, не смея оторвать от них глаза.

Он был во сне. В далеком старом сне,
Ему казалось, будто он, не он, не тут - на грустном бездорожье,
А будто в поле, в шляпе, босиком, стремится разгадать
который путь начерчен маленькой пчеле.
И свет струится, и радость на его святом челе.

Ему все снится. Он еще - дитя.
И та тропа,
по коей он шагал, осталась позади,
И еж, запрятав колкое - уж тоже спит, пригревшись на его груди.

Он спит и спит, уж властна в небе яркая луна,
И еж не спит, а рыщет носом в поисках съестного,
Меж травы и мха.
А тот все спит - к нему бредет в ночи
теперь не дьявол - славная судьба.

На утро он продолжит хмуро путь,

Но, вспомнив смутно колкого ежа и сон, где он еще дитя,
Поднимет он глаза,
И тут, пред ним вся красота -
И, наконец, касается его
Лучистая Рука.