Комби Сената и Синода. II кн. стихов. 1996

Иллюстрация автора

Сергей Николаев

;; Комби Сената и Синода**
** Прежнее название «Зомби Сената и Синода»
Кн. №2. Стихи
1996
;
               
1.

Эгей, игра в ящик
Мясной, морозный!
Танцуй, ящер,
В карабине звёзды!

Ты в своём ли ранге
На чужой рябине?
Стреляй, ангел, -
Семь звёзд в карабине!


2.

Изловив,
На него нахлобучили зоокартуз – не то,
Напялили ботанические башмаки – не то,
Приклеили аграрные крылья –
Опять не то.
Проваливай!

Гордо он пошёл во фраке
Из собственной кожи.


3.

Могу сосчитать волоса на башке я,
Пока на меня моя Муза глядит –
В двурыбных чулках онемелая фея
С глазищами вылезшими из орбит.

Я с нею бухал до нуля, господа.
На кухне цвёл газ голубым георгином.
Из крана текла то слюна, то звезда,
А в наших стаканах зияли могилы.

Плясали в них псы, пауки, муравьи,
А мы георгины лизали в горелках.
И я перевёл на столетие стрелки,
Я стрелки усов переставил свои…


4.

Зудел, гудел кабацкий улей:
– Воздвигнем рыло среди рыл,
Чтоб в храм вошли и не вернулись
С собакокрылом свинокрыл.

Возьмёмся цепко за рога,
Да наблюём друг другу в очи,
Пусть левая нога не хочет,
Что хочет правая нога!

Гарсон, бездонного вина!
Желаю псам опороситься,
А я взлечу внезапной птицей,
Всем птицам – птица Тишина!


5. Кино в сельском клубе

Скелет закутают в меха,
Ему нацепят «Смит энд Вессон»,
Звучит торжественная месса,
Графини сыплется труха.
Но – топот, свист – экран потух…
Потом в гробу запел петух,
Потом вампир считал до двух,
И всё пошло по трафарету.
– Кино есть жизнь, а жизнь есть сон, – 
Подумал, сплюнув сигаретой,
Киномеханик Кальдерон.


6. Лысины

Лысины намертво вбиты в асфальт,
Ими дорогу аж к богу мостят.

Лысины честных давалок, вождей,
Моют их сотни научных дождей.

В час нумерации лысин лихих
Ноздри зажмурь и уменьши свой дых.

Крылья твои облысели, шалишь,
Выше, чем лысина, ты не взлетишь.

Что же ты куришь, свой лыс затая?  –
Каждая лысина в мире  –  твоя.


7.

Церкви питаются соком земли.
Лбом прилепись к алтарю и замри.
Лоб как присоска – не оторвать,
Скрипом скрипит Деревянная Мать.

Скрипом, приятель, теперь ты богат,
Воспоминаний твоих автомат
Словно тевтонский боец заржавел,
Зёрен не отличить от плевел.

Мысли твои завязались узлом,
Ты постарел, но расстался со злом.
Больше ни в ком ты не видишь изъян,
Хоть приведи к тебе полк обезъян.


8.
 
Хирург препарировал вальсы,
Он жуткие па вырезал.
Размяв свои умные пальцы,
Однажды он их облизал,

И вывернулся наизнанку,
И в вальс сам себя он зашил,
Пошёл по психушке вприсядку,
Плясал, не жалея души.

Нам танцы такие не новы,
Мы сами плясали канкан.
Главврач выдал тридцать целковых  –
Рваните хирургу стоп-кран!

Мы вашим стоп-кранам не верим,
Мы спим, в барабане скользя,
Да, спим всемером в револьвере.
Когда же на волю, друзья?


9.

Охранник придёт с очумелой овчаркой,
Похлопает запросто гипс по плечу,
И махом загубит мильонную чарку,
И скажет собаке: – Пойдём к главврачу.

Главврач это женщина прежней оснастки,
Минога и мымра, хотя молода,
Незримым покойникам выдаст по каске
И зябко поёжится – ночь холодна.

– Как ты, – так подумает мрачно овчарка,
Охранник и думать давно позабыл.
А я невидим, мне от холода жарко,
Я здесь потому, что кого-то убил.

Кого? Но охранник хранит эту тайну,
Лишь гипс на покойнице жжёт при луне.
Охранник стакан зачерпнёт в мою рану,
И махом загубит, и морда в огне.


10.   

Уши я медвежьей силой натирал,
А потом еловой мыслью поджигал,
Прямо в полночь прыгал огненным цветком,
Рассыпая лепесток за лепестком.

Ты века корпел в бухгалтерском дыму,
Твои цифры – острозубые зверьки
До булавки съели всё в твоём дому,
Приходи – пронумеруй мне лепестки.

Приходи мерцать у моего огня,
Приводи-ка своих рейдерских зверьков
Посчитать бессчётность крыльев у меня:
Рдяных, винных и пурпурных лепестков!


11.

Мне сказали: - У тритона кожура
Твёрже, чем у комиссара кобура.
Я тритона вместо кучера завёл,
Я вскормил его стихами, он – орёл!

Гнев его был как ударивший мороз,
От него остановилися часы,
Непонятным механизмом он оброс
Ни за фунт, ни за понюшку колбасы.

Цифры сыпались из глаз его на снег,
Он махал крылами, словно человек.
Будь, Тритоныч, ты Орловичем у нас,
Пару сфинксов заряжая в тарантас!


12.

Я густошёрстный ленинградский бомж,
Фуфайкой грязен, лысиною светел,
Мои мозги чердачный выдул ветер,
Когда в спине застрял консервный нож.

Я перешёл с чефира на кефир,
Но сам себя не в силах подстебнуть я,
Мне как-то шестирылый зверь Ефим
Явился мна трамвайном перепутье.
 
Мой третий глаз он вывернул назад,
В башках двуглавых там горит мадера,
Где в честь меня мозгами шевелят
Бомжи санкт-петербургского модерна!


13. Огонь

Манкурты в обгорелых париках
Копаются в гостинодворских урнах.
- Гостиный, вспомни в этих стариках
Горящих гуманоидов Сатурна!

В ответ Гостиный Двор вскричит: -  На старт!
Манкуртам гуманоидной плеяды
И огненной слюной прожжёт асфальт,
Излив философические яды.

Когда огонь гарцует злым конём,
Вам не поможет панцирь металлурга,
Но я последний Босх Санкт-Петербурга,
Я научу огонь тушить огнём!


14.

Цыганская книга, из мускулов трав,
В ней каждый хозяин и всякий в ней прав:
Тот, чьи обещанья летят за корму
И тот, кто молчит, проглотивши чуму.

Но песня цыгана не будет чиста,
Покуда вохры распинают Христа,
Покуда консервы из ангелов ем,
На банке читая число «37».

Цыган, тебе душу в костре не сберечь,
Ты словом господним топил свою печь,
Ты строил корабль из ногтей мертвецов
И плыл по подземному морю отцов.

Ты плыл. А на мне из гранита пальто.
А кто я такой? Да, пожалуй, никто.
Но я под гранитом не прятал наган,
А прятал весёлую книгу цыган…


15.

Словно дьявол во тьме паровозной
Ангел косточке фосфорной рад.
Пляшет ангел на куче навозной,
Как в психушке забытый солдат.

Домовой задыхается в танке,
Мудрый профиль сжимает в руке,
И молчит гуманоид в лоханке,
Словно кирзовый гусь на реке.

Осень рожу под гипсом хоронит,
А зима отбивает кайлом,
Тот, кто каркнет, тот не проворонит
Сладкий пряник с кровавым клеймом.

Ты крылатый смехач иль бескрылый?
Чуешь, время свернулось ужом?
Перекошено времени рыло,
И припудрен мираж миражом…


16.

Разольём по бокалам искрящимся
Златокрылую песнь петуха!
Привезли нам принцессочек в ящиках,
Открываем – а там лишь труха.

Каждый взял по щепотке по маленькой,
Размешал в петушином вине,
Выпил залпом – и в пляс пошли валенки,
Кирзачи, башмаки – как во сне.

В смертном инее да в синем пламени
Пляс идёт, обрывай ордена!
И молчат сгустки крови на знамени,
Что дерёт на портянки страна…


17. Стансы Геккону

В глазах Геккона дымная равнина,
                Но не Ташкент,
А мысли вкусные, как осетрина,
                В его башке.

Он мыслит лимонадную дорогу
                И торты сёл.
Не всё ведь гниль у нас в краю убогом,
                Отнюдь не всё.

А вкусен мир для тех, кто в мире оном
                Имеет вкус.
И водят хоровод в глазах Геккона
                Гаремы муз.

Здесь на восточной свалке, на кладбище
                Мясных икон
Дай прикурить от глаз твоих, дружище,               
                Месье Геккон!


18.

В церкви танцуют: жёлтый гермес,
Хрущ волосистый, жук-корнегрыз.
Ты против них? – ты окончишь ликбез,
Начало его – арест.

В купол летит реактивный «аминь»,
Церковь империи взглядом окинь:
Увидишь сквозь пятаки на глазах –
Панцирь жука примеряет Аллах…


19.

Кабины танков украсят иконы,
Глаза их в снежном огне раскалёны,
Глаз, словно граней у гайки, шесть,
Как ног кузнечика. Зачем? – бог весть.

Шлемом  обгорелым зачерпну неба,
Пью его до ломоты в зубах.
На том свете я с рожденья не был,
Мне ли снайпер скажет «бабах»?

Грецкими орехами колются танки,
О нас кукуют кукушки раций.
Кукушки, скоро ли наденем тапки?
Жарко спать, холодно просыпаться.

Мы родились из дерева нищих,
Мы умирали веселее японца,
Ни мать, ни ищейка нас не отыщет,
Наш паспорт из снега, а крылья из солнца!


20.

Ты осталась навек бесконечною леди
С семизначной звездой на плече,
Я ушёл в те края, где родился медведем
С семизначной звездой на мече.

Мы закованы в смерть – в беспощадные цифры,
Нет кольчуги надёжней, чем смерть,
А колечки кольчуги, как райские цитры,
Начинают от искр звенеть.

Страшный Суд позади. Время вспять повернулось.               
Дай же чашу крылатую мне,
Чтобы цепь электричества в сердце замкнулась
Как звезда на солдатском ремне.


21.

Ты заливал в свои уши навеки
Болезнь, чтоб не слыхать палачей,
Скотчем заклеил воспалённые веки,
Чей ты теперь? – ничей.

И в душе твоей подобие кляпа…
Но когда налезет на бровь
Твой третий глаз –
                на кошачьих лапах
К тебе подкрадётся любовь!


                Марии Амфилоиевой

22. О Фантокрылах

Фантокрылка зажгла словно лампочки
Свои бусы, что мёда желтей,
И напудрила искрами тапочки
Для включения сверхскоростей.
 
И на воздух осой странноватою,
Еле видимой, словно мороз.
Где-то ждёт Фантокрыл полосатую
В полусне буржуазных угроз.

…-Эй, «Марлборо» на крылья лепи ему!
- «Адидас» на брюшке татуируй!
- Оторвать, оторвать число «;» ему!
- Уши вывернуть в профиль на руль!

- Эх, - аптекарша йоду отвесила, -
- Фантокрылушка, не околей!
- Эх, - думал я, - живём весело,
Оказалось – ещё веселей!


23.

Она прозрачна, в ней огнь мерцает.
В огонь оденься! Лети и слушай!
Мысль пернатых, у ней лица нет,
Плесни ею в ноздри! Плесни ею в уши!

У Мономаха в фуражковой кепке?
У Стереомаха? Где мысль гнездится?
Ладно ль в бутылке сидеть тебе, птица?
В 40%-ой русской клетке?


24. Деревянный компьютер

В пантеоне князя Владимира
Мокошь славят сверчки,
Князем для Мокоши выверены
Бонусные очки.

Сварог управляет миром, и
Для супостатов – щелбан.
Золотой щелбан вымерен
Для Перуна (крут истукан).

Обкушавшись Лады мюслями
Велес хороводит коров,
Семаргл замонстрячит гуслями –
Забудете про докторов!

От гнева Стрибога дивьего
Дажьбог зажигает огни
В компьютере князя Владимира
Древесном по наши дни!


25. Вариант предпоследней битвы

Здесь, где нерестится русалка,
И меркует с волком волчица,
Тут зверя, смердящего жарко,
Разит георгиновый рыцарь
Остриём цареградского клёна.

Впилось гадово жало
В георгин удивлённый,
Танцующий над забралом.

В битве с монстром зелёным
Стал ты цвета травы, Георгий,
В хвойном огне погоны,
Как будто ты вылез из морга.

А тать на коня садится,
Расправивши крылья-бритвы…
Но в наших замшелых лицах
Ландшафт предпоследней битвы!


26. Апокриф
(с латиноамериканского)**

В храме узорном «Морского Листа»,
Где торжествуют морские огни,
Трое инкогнито здесь неспроста
Встретились, и вопрошали они:
- Кто там под куполом? Солнечный смех
В смолах курящихся дал им ответ:
- Здесь на секвойях живут души всех
Тех, кто ещё не явился на свет…

** Это стихи С.Николаева


27. Апокриф 5

Её отраженье я увидал
В кувшине, привезенном издалека
То ли с Венеры, то ли со скал,
То ли со сгоревшего чердака.

Она сказала: «Учителя брат
Был на кого неизвестно похож,
То ли бонджорней бомжа во сто крат,
То ль авантажней важных вельмож.

То ли три года проспал на Луне,
Закрыв фоно изнутри на замок».
Брата Его не узнала во мне –
Вдрызг изменил нас питерский смог!


28.

Пули летают, поют мотыльками,
А под сюртуками петербургские тайны.
На всю жизнь мы запомним с вами
Спор Бога с дьяволом в Лиговской чайной.

А за то, что жили, спасибо смерти,
А за то что умерли, спасибо жизни,
В СПб нет счастья иного, поверьте,
Кроме – крылья ладить для небесной отчизны…


29.

Перед пожаром иконы трещат,
Иконы трещат по швам.
Если я был бы дощат,
Пожар предсказал бы вам.

Но как мне ссохшихся церквам помочь?
Я снег прошлогодней зимы.
С деревьями странствую я, а ночь
Даёт нам ноги взаймы…


30.

Чиркнет носом о коробок монах –
Ноздри вспыхнут зеленью. Ты не оттуда ль,
Где огненная игуменья впотьмах
В келье выращивает изумруды?

Она наденет их вместо глаз,
Огненная зелень, огненные герани!
Эй, монах, нажимай на газ –
Псалмы летят по келье – весёлые гирлянды!

А у стен монастыря штопором дым –
Тявкают и ржут кобели да кобылки,
И гармонь нахрюкивает голосом седым,
Обнявшись пляшут бобыли да бобылки.

Счастливы-несчастливы, да нос в табаке,
Хороши-плохи ли – кадриль кажут Богу,
Чешут друг другу заковыку на руке,
Чтоб чесали башмаки казённую дорогу!


31.

Он тебе нашёптывал слова из гербария,
На медленный Север медленно звал,
Где церквей исчезнувших онемела армия,
Где в обнимку с дьяволом филистер танцевал.

Он шептал, что все мы жабою измерены,
И её поглаживал в банкнотном пиджаке.
Инфернальным пластырем слова его наклеены
Дружелюбной маскою на старом старике.

Годы уплывали нефтяными пятнами
И в пейзаже северном млели косяком:
«Ты теперь должна плясать ногами обратными,
Зря теперь с филистером, а не с босяком!»
    
Босяки весёлые, их пути недлинные,
Поцелуев северных не длинней они.
Губы ваши встретятся, словно мёд с малиною,
Чтоб в церквах исчезнувших расцвели огни!


32.

Многовековый монстр на ветке ухнул,
И как скульптура монстрова мечта.
Горит во тьме космический фурункул,
Что ж, без него не видно ни черта.

Я натыкаюсь на мечты знакомых,
На мрамор ночи собственного «я»,
Я иждивенец птиц и насекомых,
Совы-княгини, графа-муравья.

Что ж, мне моё плебейство не изменит –
Помягче камень под затылок взяв,
Судьба бюстгальтер с крыльями наденет,
Аристократов ляжками поправ…

Пусть времяловы ловят время в Лете,
Как нищие – полтинники в метро…
Но я к мечте бездонной на рассвете
Приду – к бескрайней Розе всех ветров!


33. Искушения св. Антония

Искушения святого Антония –
Стососковые да семиглазые
В зеркалах догорают агонией
Зеленее зги противогазовой.

Лес шуршит беструсовыми бабами,
Что торчат из земли, словно рыжики.
Шуранут их гигантскими граблями
Да пропишут посмертные ижицы.

Ах, ты, жизнь – шоколадная статуя!
И куснуть тебя хочется каждому.
Я за равенство атомов ратую,
Рад я всякому ржавому атому.

Но наточен бруском был прожорливым
Меч, сверкающий атомным пламенем.
Жизнь молчит огнедышащим гоблином,
Оглушив пластилиновым каменем.

Старикашек марьяжи бубновые
Поминают Махно да Будённого,
Николая 2-го и нового,
В небесах ещё не рождённого.

Ни архангел, ни Цезарь Светония
Ни помогут ни сном, ни решением
Искушениям святого Антония
В зеркалах твоего воскрешения…


34.

На самом дне не забудь перекреститься,
Чтобы лопнул пузырь наважденья,
И душа, как подводная птица,
Летела всё выше, к печали рожденья,

Чтобы вновь на коне из листьев
Ты мчал по марсианскому парку галопом,
И осенние томные мысли
Пахли грустной мятой и сухим укропом,

Чтобы барышня в платье старинном
Говорила: - Не кури так много, это вредно.
А мысли теперь уже пахли тмином
И чёткими стали, как на доске медной,

Чтобы медных букв отпечаток
Остался в далёких упавших рощах,
А барышня, не снимая перчаток,
Сказала сложное слово попроще,

И каблуком на земле нарисовала
То, что Леонарду нарисовать невозможно,
И чтобы было всё, чего больше не стало,
Застыв сиреной «Помощи неотложной»…


35.

По дороге торной, таракан-дороге,
По которой впору осьминогам ползать,
Ехала невеста снежной рысью к богу.
Жениху ли благо? Ямщику ли польза?
 
Бог звезды щелкает, словно бы орехи,
Смотрит в микроскоп он сверкающие ядра.
В шляпе его блохи, в шинели прорехи,
Да зато он лютый, до науки ярый.

- Заприми, касатка, за науку чарку,
Чтобы мать-наука напружила жилы.
Ты-то замурлыкаешь, я, пожалуй, каркну,
Так-то вот и лучше, словно бы не жили,

Словно б не мостили звёздами дорогу,
Будто золотыми цифрами бумагу…    
У невесты крыльев – словно звёзд у бога,
Обними крылами бога-бедолагу!


36. Банальная история

Он в лотерею выиграл рыбу заморскую,
Он своими байками рыбку разжёг,
Ей скармливал сны небольшими горстками
И звёзды сыпал ей в сапожок.

Ах, эти огненные лотереи Севера!
Фуфырство такое – лица не видать!
Веришь ты, рыбонька, в Бога аль в Дерево?
И бывшая рыбушка выдохнет «да».

А её «нет» выдохнется уже богинею –
Чешуйчатый нимб, глаз огненные ветра,
В снежной помаде губы, бусинки в инее…
А он рубит их общую тень до утра.

Тень, разрубленная топором, не срастается,
Плющит нос о стекло докембрийский декабрь,
Рыбодеревобог с Богодереворыбиней маются…
А ведь это любовь, Господин Календарь?


37.

Энтомология средневековья:
Панцири рыцарей, чешуекрылье дам.
Подсядет к Евиному изголовью
Средневековый энтомолог Адам.

Ради коллекций вещей бесполезных,
Ради энциклопедии снов
Возьмёт булавку, дыхнёт на железо,
Вонзит в своё сердце по уханье сов.

Вспыхнут во тьме миллионные искры,
В их хороводе Ева кружит.
Медленно как зодчий, как воин быстро
Адам отдаст ей милую жизнь.


38.

Знаешь, с крыльями в церковь не пустят тебя,
С ними можно замёрзнуть на крыше.
Я прошу, улетай, мою жизнь не губя,
Прямо в небо, всё выше и выше.

Крылья клейкие, словно листочки берёз,
Зелены на спине твоей птичьей.
Тебя в небо берёзовый ангел унёс,
Лишь оставил твой голос девичий…

               
39.**
(с индийского)

Ты зашла лишь на чай, а осталась на два,
Тыщу два огнедышащих чая.
В чашку сыплю я сахар – а мчатся года,
Ем варенье – века примечаю.

Десять тысяч чаинок индийской росы
За спиною мне руки связали,
Пауки гобеленом заткали часы,
И брахманские стрелки отстали

От объятий загадочно-тихих твоих,
От волос заколдованно-русых.
В моей комнате ветер навеки затих,
И осел человеческий мусор…

** Это стихи С.Николаева


40.

Тихо календарные облетают розы,
Тихо, как свиданье с милым существом.
Я сажусь в машину, и метаморфозы
Розами взрываются над лобовым стеклом.

За спиною плачет нумерной кузнечик:
- Зачем нумеровать-то? Я же вам не рубль?
То ли ты закутала тихим снегом плечи,
То ли головой смурной я упал на руль.

А машина мчится: тормоза из ветра,
Бензин из снежинок, колёса – мороз.
На пути обратном не будет километров,
Будут только метры с лепестками роз…


41. Жители костра

Жителям костра уплывать в полночь,
За руки держа биобогинь,
Им огибать подземную сволочь,
Им огибать лунный «аминь».

Ночь мрачнее свадьбы неандертальца
Не пробьёт арбалет, не разрубит меч, -
И жителям костра вечно скитаться,
Нумерую родинки биобогиневых плеч.

А пламя костра мягче подушки,
Но осыпается костра жар-цветок.
Не плачь, вытри искры, моя зверушка,
Я – твой до последнего дыма зверок…


42.

Их изображенья на саркофагах,
На дагерротипах и на портретах.
Они в кимоно, в туниках, при шпагах,
В слоновых ботинках, в рюмках-корсетах.

Мы говорим об Атлантиде,
О том, что древность светит сквозь крыши,
О том, что имеющий очи – увидит,
Имеющий уши – услышит.

Порою их шёпот мне ненавистен,
Как шелест знамён научно-паучьих,
Но чаще – он добрый волшебник в листьях,
Страницах, стенах, дверях и сучьях.

Кто знает их – только тот всё знает,
То есть только тот существует.
Мы говорим, а время листает
Листы всех суе’т и су’ет…


43.
               
Поворачивается со скрипом на Север
Намагниченная голова святого,
И увядает коломенский клевер
В золотой петлице графа Хвостова.

Это Север – упадут ножницы на пол –
Придут близнецы в очках оловянных -
Поэты в нахлобученных докембрийских шляпах,
Заросли, словно древние вирши, бурьяном.

Стихи сейчас прытки, кузнечики словно,
У них, как твои, глаза сине-зелёны,
Синие днём, в ночь зелёные снова,
Как писать с них иконы червлёно?

На Севере – ты мой единственный якорь,
Заякори стихов моих страны!
А ты, граф Хвостов, стихотворный вояка,
Вызлати рифмы мои антикварно!


44.

Быть может, мы отраженья в витринах,
Может быть, на стенах тени,
Царские тени небывалых растений,
Астрологические старики на картинах.

Так выпьем за круглость твоих коленей,
В них лунность неба и юность бега,
За честных волков и мудрых медведей,
За тех, у кого аксельбанты из снега.

Не верю, что жить больно на свете,
Не верю, что бинтов на всех не хватит,
Ты – это солнце, ты – это ветер,
Солнце сушит, а ветер катит…


45.

Дно нашей жизни морщинисто, бугристо,
Мысли дощаты, плащ из чертополоха,
Мы – вздох последнего аквалангиста,
Выжмешь ли боль из последнего вздоха?

А прежние боли – в тине рядами,
Лопухом поросли замшелые деревянки:
Ящики, ящики – саркофаги с годами,
С куколками и коконами старой чеканки.

Скушай куколку – превратишься в птицу
С жабрами, в жабо – мечту террариумиста,
Раскуси кокон – будешь молиться
Статуе последнего аквалангиста.

Или же сыграй в преферанс подводный –
У валетов, королей – океанологов очи.
Если ты утопленник – ты никуда не годный –
(Мысль ненаучная, вредная очень).


46.**

Совесть капитана за три моря нежная,
Совесть, словно снег, летом её нет.
Летом рыбий парус, рыбина безбрежная,
С фосфористой рифмой ихтиосонет.

В ледяные панцири море одевается,
Ледяные циркули очертили круг,
Ходит-бродит капитан по дну моря, мается,
А судьбина мечет снежную икру.

А в икре следы зверя архистранного –
Отпечатки пальцев радугой горят,
Словно строки в бортжурнале капитана пьяного:
Совесть...
… – (неразборчиво).
Рыбий раб…
Яд…    

** Цикл: «Кругосвет из Морской Столицы»

47.

Сожми в кулаке деревень отрешённость –
Посыплется снег онеменья зловещий.
Пусть лютня молчит, но пылает влюблённость
В забытые богом несложные вещи:

Стакан без вина, два-три пальца перчатки,
Да гнома монокль, да очки великана,
Да ангелом сделанные опечатки –
Не ус таракана, а усс таракана.

В деревне пришпорь Россинанта ненастья
Иль северным лихом, иль посвистом тонким.
Забито гвоздями морозное счастье,
Но смотрит сквозь доски чудесным ребёнком…


48.

Ах, деревни, вы греетесь
Под луною, ящерки будто!
На солнышко лишь надеетесь,
На поцелуйное утро.

Спят орловские лилии,
Пантеры спят вороные,
Колхозные спят Бастилии,
Спят мушкетёры ржаные…


49.

Голова тяжела как ядро Бонапарта,
Ядра скорлупу Пьер раздавил на песке…
От снов прогибается школьная парта,
И протез Анатоля скрипит по доске.

Масть перьев Карениной и во сне не знаем,
Сколько бус у Фру-Фру – не всё ли равно?..
Мы едем из 10-го класса последним трамваем
И смотрим на экзамены жизни в окно…


50. Фотомолния

А рыборастенья по луннным ступеням
Влекли меня, дескать я лунноживой!
Но я приказал своим жукооленям
Меня на Исаакиевском вниз головой

Держать так, как будто бы я фитоклещ,
(У рыборастений хитина избыток).
Растенья послушней животных, улиток,
Послушней и тише растения вещь.

Вещь – шарф из хитина. В охотничьей Ропше
Хвалился Пётр III капканным шарфом.
Там молния мыслей в чешуйчатой роще,
Там лунные рыбы… Щелчок! Монохром.


51.

Здесь гуляют комби** Сената и Синода –
Лисьи рукавицы, козловы сапоги.
Холодно и хмуро. Танцует непогода.
Хмурые летают женщины пурги.

Это чаровницы с холодными глазами
Из лабораторий, из алкогольных снов.
Они пронзают комби всенощными крылами,
Но кто счастливей комби с парой грустных слов?
 
В Сенате и Синоде ему предложат чаю,
Насыплют вместо сахара тёплые слова.
Что ж ты, чаровница, крылами бьёшь отчаянно? –
От собственного холода лишь музыка жива…

** В прежнем варианте «зомби».


52. Музыкальные бретёры

Дуэль на скрипках. Кто кого?
Через столетье с ним хохочешь,
Звеня бокалом, вспомнить хочешь:
- Ну, как мы дрались? Ничего?

- Эй, забияки, выходи,
Проси прощенья у царицы.
Однако же у вас и лица –
С такими в ящике сиди!

- Царица, слёзы возврати,
Я возвращу твою улыбку,
От скорлупы очищу скрипку
И брошу ядрышко – лети!...


53.

Рассыпаны моих фантазий кости
На дне уже спокойных деревень,
Их собирают все, кому не лень,
На городском троллейбусном погосте.

В чулке храните их как амулет,
Точите ими ножики и лясы.
Пройдёт всего два миллиона лет –
На кости нарастёт преданий мясо.


54.

Держимся за руки – Феникс летит,
Цветок электрический в жилах сверкает,
Расцепим руки – вьюга свистит
В морозный кулак да мозги выдувает.

И осыпаются с веток стихи,
Эгей, собирай сонеты в гербарий!
Пусты сонеты, как бутылки тихи,
Которые высосал пролетарий…


55.

Маэстро Алкоголь
Рифмует нас отменно,
И держутся за стены
Рцы, Веди и Глаголь.

В том нашей нет вины,
Так выпьем за Ронсара!
На ящик Антиквара
Мы все обречены…


56. Баллада

Был поэт всем графиням кстати,
У него борода запятой.
Он теперь с деревянным ятем
И финифтяною фитой.

Кот поэта был странный малый,
Он ловил золотых мышей,
Прятал их в шерстяные карманы,
Как поэт – рифмы в кошель.

Они Музу нашли крутую,
В Метрополе фуфырней нет.
Кот ей мышь подарил золотую,
Золотую рифму – поэт.

Кот раскрыл шерстяные объятья,
Снял поэт парик завитой…
И она наградила их ятем               
И финифтяною фитой.

Увезла горемык карета,
А куда увезла? – спроси…
Тяжело котам и поэтам
Испокон веков на Руси.


57. Пахом в городе

Икнёт прохожий пострадавший,
Попавший под мотор Пахом,
Икнёт, как будто он поддавший,
И крикнет волком-петухом.

Строги милиционеров лики
(Хоть ты молись, хоть волком вой).
Откуда, мол, такие крики
Над нашей бабушкой-Невой?

- Ты не забудь, паскуда сельский,
Что Питер – это не базар!
- Отец-заступник милицейский,
Попридержи-ка свой азарт.

Я знахарь птичьего Шанхая,
Священник рыбьего Кремля.
От уваженья к власти тая,
К фигам текёт моя земля.

Текут коровы и фламинго,
Текут к неведомым краям.
По берегам собаки динго
(Так нас учил Омар Хайям).

Почтенный рыцарь милицейский,
Лунь с облуневшей головой,
Я пострадавший пень рассейский
(Как бы Илья не с булавой):

В пергаменте моя свобода,
Свободен я – мне чёрт не брат,
От пивларя до огорода
Весь век хожу вперёд-назад...

- Не плачь-ка, дедушка Пахом,
Взгляни, какие здесь русалки, -
И ты сражение при Калке
Опишешь пушкинским стихом!


58.

Воет ветер, как будто в дуду пионер,
Неверморычей стая кружит.
Вбей окурок в асфальт, да и с места в карьер,
Словно в пальцах две сотни пружин!


59.

У смерти сладкий механизм,
Но механизм у жизни слаще.
Играй, солдат, в морозный ящик,
Повесели свой организм!


60.

Прокуроры в аду, но и я не в раю –
Вбился в пол и остался в паркете,
Я смотрю снизу вверх и себя узнаю
В байроногом, больном табурете.


61.

Здесь ворон давно не ругается матом,
Он клюв обломил о гноящийся атом,
На адский ландшафт наша местность похожа,
И хочется плюнуть – но ближе, чем кожа.


62.

Ах, сосны, пушистые ангелы, -
Скульптуры богам ушедшим!
Но вас-то не ниже рангом я,
По рангу-то я сумасшедший!


63.

Лунно завились бороды и усы,
Когда в лунном платье меж нами ты шла.
Мы сверяли по Луне часы,
А ты в себе лунёнка несла…


64.

Ты страшный поцелуй в плечо,
Подруга милая, запомни,
Ведь мирное, лесное пони –
Не конь, поющий горячо.


65.

Разговорчивый Герасим
С молчаливою Муму
Шепчутся: - Давай, украсим
Бюстом барыни корму.


66.

Насекомых весёлая внутренность
То сжимается, то разжимается.
Так в болоте танцует нутрия,
В виде шапки так она мается.


67.

Цветок Сатурна – моя сигарета,
В кольцах её расцветают умы –
На все четыре стороны света,
На все четыре стороны тьмы!
 ; 1. «Эгей, игра в ящик…»
2. «Изловив…»
3. «Могу сосчитать волоса на башке я…»
4. «Зудел, гудел кабацкий улей…»
5. Кино в сельском клубе («Скелет закутают в меха…»)
6. Лысины («Лысины намертво вбиты в асфальт…»)
7. «Церкви питаются соком земли…»
8. «Хирург препарировал вальсы…»
9. «Охранник придёт с очумелой овчаркой…»
10. «Уши я медвежьей силой натирал…»
11. «Мне сказали: - У тритона кожура…»
12. «Я густошёрстный ленинградский бомж…»
13. Огонь («Манкурты в обгорелых париках…»)
14. «Цыганская книга, из мускулов трав…»
15. «Словно дьявол во тьме паровозной…»
16. «Разольём по бокалам искрящимся…»
17. Стансы Геккону («В глазах Геккона дымная равнина…»)
18. «В церкви танцуют: жёлтый гермес…»
19. «Кабины танков украсят иконы…»
20. «Ты осталась навек бесконечною леди…»
21. «Ты заливал в свои уши навеки…»
22. О Фантокрылах («Фантокрылка зажгла словно лампочки…»)
23. «Она прозрачна, в ней огнь мерцает…»
24. Деревянный компьютер («В пантеоне князя Владимира…»)
25. Вариант предпоследней битвы («Здесь, где нерестится русалка…»)
26. Апокриф («В храме узорном «Морского Листа» …») (с латиноамериканского)
27. Апокриф 5 («Её отраженье я увидал…»)
28. «Пули летают, поют мотыльками…»
29. «Перед пожаром иконы трещат…»
30. «Чиркнет носом о коробок монах…»
31. «Он тебе нашёптывал слова из гербария…» 
32. «Многовековый монстр на ветке ухнул…»
33. Искушения св. Антония («Искушения святого Антония…»)
34. «На самом дне не забудь перекреститься…»
35. «По дороге торной, таракан-дороге…»
36. Банальная история («Он в лоторею выиграл рыбу заморскую…»)
37. «Энтомология средневековья…»
38. «Знаешь, с крыльями в церковь не пустят тебя…»
39. «Ты зашла лишь на чай, а осталась на два…» (с индийского)
40. «Тихо календарные облетают розы…»
41. Жители костра («Жителям костра уплывать в полночь…»)
42. «Их изображенья на саркофагах…»
43. «Поворачивается со скрипом на Север…»
44. «Быть может, мы отраженья в витринах…»
45. «Дно нашей жизни морщинисто, бугристо…»
46. «Совесть капитана за три моря нежная…»
47. «Сожми в кулаке деревень отрешённость…»
48. «Ах, деревни, вы греетесь…»
49. «Голова тяжела, как ядро Бонапарта…»
50. Фотомолния («А рыборастенья по луннным ступеням…»)
51. «Здесь гуляют комби Сената и Синода…»
52. Музыкальные бретёры («Дуэль на скрипках. Кто кого?...»)
53. «Рассыпаны моих фантазий кости…»
54. «Держимся за руки – Феникс летит…»
55. «Маэстро Алкоголь…»
56. Баллада («Был поэт всем графиням кстати…»)
57. Пахом в городе («Икнёт прохожий пострадавший…»)
58. «Воет ветер, как будто в дуду пионер…»
59. «У смерти сладкий механизм…»
60. «Прокуроры в аду, но и я не в раю…»
61. «Здесь ворон давно не ругается матом…»
62. «Ах, сосны, пушистые ангелы…»
63.  «Лунно завились бороды и усы…»
64. «Ты страшный поцелуй в плечо…»
65. «Разговорчивый Герасим…»
66. «Насекомых весёлая внутренность…»
67. «Цветок Сатурна – моя сигарета…»
;