Витражи тусклый свет дробят...

Витражи тусклый свет дробят, синевой оттеняя пол.
Поднимаешь печальный взгляд…
За стеной бьются волны в мол, маяка луч далек и слаб – не пробиться ему сквозь мглу. Не дарует здесь время благ, проиграешь ему игру. Лестниц ветхих так крут излом – пыль клубится, хоть легок шаг. В горле саднит колючий ком, и навязчивый душит страх: в нем феерия жутких лиц, круговерть из гримас-теней, непонятная вязь страниц, сатанинские тайны в ней. Вспоминается веток хруст и луна, как смола черна, непонятная в сердце грусть – океанская гладь без дна – перепутье ничьих дорог и сплетенье ничьих имен. Призывает к рассвету рог, развевая по ветру сон.
Вспоминаешь ли холод рук и прогалы пустых глазниц? Замок стар, он ослеп и глух, сотни тысяч безумных птиц улетели давно на юг и забыли пути назад.
Кто замкнул циферблата круг, превратив это место в ад?
Кружевной пожелтевший шарм, утонченный овал лица. Из земных всевозможных карм выбирала клеймо венца. Память полнит собою клеть, не распутать ее узлы – на развалинах будешь петь. Тьмы потоки, как волки, злы. Что от девочки той, былой, от пшеничных ее волос? В венах ядом змеиным боль. Лепестки нерасцветших роз.
Этой девочке вечно семь. На часах всегда ровно пять. Среди мертвых, шершавых стен, где кровава любая пядь, она будет всегда бродить, не оставив в пыли следов, не оплавив свечную нить, под охраной незрячих псов на цепях, тяжелей, чем грех – не сорвать им своих оков. Не родить в этих стенах смех, от заклятий прогнулся кров, флюгер с ветром кружит не в такт.
Кто-то снова ее зовет, обещая волшебность врат [голос этот как будто мед] и бросает ей ключ к ногам: «вот, бери, наклонись за ним»…
Она знает «не верь богам, ключ опять обратится в дым».