5. Колдовская ночь

Но  у  порога   замер  вдруг...
Глазам  его  предстало  диво:

На  старый  сад,  его  оливы,
На  луг,  на  терции  листвы,
Что  чутко  повторяли  звук,
Дробящийся  в  огнях  залива,
На  стрелы  мраморной  травы
Луна  серебряной  ладошкой
Плеснула  свет  голубизны...

Крыльцо,  балясины,  окошко
Волшебной  мантией  луны
Оделись,  матово  сияя,
Смущённый  дух  благословляя
На  чудо  таинства  любви.

По  за  рекою  соловьи -
Поры  весенней  менестрели -
Руладили  шальные  трели.

Был  Мариньяну  дан  талан
Души  восторженной  поэта...
Она,  дрожа, вбирала  этот 
Ночной  серебряный  дурман:

Куст  жимолости  у  забора,
Шпалеры  теней,  их  узоры,
Листвы  мерцающую  сень,
Взрывающуюся  сирень
И  пьяный  запах  горицвета
Под  флёром  палевого  света.

Священник  замер,  чуть  дыша,
Вбирая  свет  смущённым  взглядом...
Казалось,  реяла  над  садом
Благоуханная  душа.

С  усильем  дух  переведя, 
Он  сладкий  воздух  пил,  глотая.
Преобразила  ночь  святая
Аббата,  будто  пристыдя.

По  просади  хрустальной  тропкой
Он,  умилённый,  шёл  вперёд,
Как  опьянённый...  неторопко...
И  гнев  его,  как  вешний  лёд
Истаял.
                Позабыв  о  мести,
Кюре,  познавший  чудеса,
Стал  рассуждать:  какие  вести
Ему  открыли  небеса?