Южанин

Посвящается борьбе с рабством и винтовке Шарпса.

Поговорить, уважаемый сэр? Отчего бы и нет?
Мне, право, некуда торопиться. Но мой
Рассказ будет долгим, и вы уснете. Нет?
Хорошо, давайте тогда побеседуем.
Благодарю вас, сэр. Человек еще ничего
Не придумал лучше этих тонких черных
Сигар.
И винтовки Шарпса. Но ее вы мне
Вряд ли вернете.
С Севера шла война.
И соседи мои начали в страхе
Освобождать рабов – боялись летучих
Отрядов псов генерала Гранта,
Или тех дураков, что по ночам убивают
Южан в их постелях и гордо гонят негров
Из хижин на ненужную волю,
Сжигают дома и посевы, и вопят, как
Обезьяны при виде льва: «Вы свободны!
Свободны! Ступайте» - и уезжают.
А негры смотрят на то, как сгорают поля
Маиса и проса, которые их бы смогли
Прокормить.
А я не боюсь. Этот штат – моя родина.
Как-то ночью я догнал их «летучий разъезд»,
В овраге, где они додумались заночевать.
Их было пятеро, пятеро пьяных и смелых,
Пятеро грязных гиен, забрызганных кровью людей,
Тех людей, что просто делали то же, что все.
Борьба за свободу – или все же возможность
Насытить зависть нищих ублюдков?
Из оврага я ни одного не выпустил, а
Они даже не поняли, кто и откуда стрелял.
Вояки, сэр. Отчаянные вояки.
Я не отпущу ни одного раба. Никогда.
Простите – я бы не отпустил.
Рабам нельзя просто так возвращать свободу –
Это ошибка. Благодарности вы не добьетесь, сэр.
Или уж сразу фрахтуйте им корабли до Черного
Континента. Думаете, хоть один захочет уехать?
Как бы не так.
Если они не умели ее
Сохранить – пусть собирают мой хлопок
Под песню кнута Макембе – ненавистного среди
Ненавистных, раба, мной поставленного
Над рабами.
Вы думаете, что он достоин презрения?
О, несомненно! А еще он достоин признания
За то, что не пытается быть человеком там,
Где это уже не нужно.
Они желают свободы? Прекрасно –
Пусть попробуют у меня ее получить.
У меня их пять сотен. Это если без их детей
И без женщин. Нет, сэр. Не «было», а «есть».
И я их не покупал. Я сам за ними
Охотился, там, на их же земле, с теми,
Кто не боялся таскаться со мной.
Я не мотался по невольничьим рынкам,
Глядя им в зубы, и даже не покупал их в Африке,
Меняя на бусы и ром у победивших царьков.
Здесь только те, кто мог бы остаться свободным.
Мой язык они изучали уже непосредственно
Здесь – у меня нет рабов из вторых поколений.
Я их как-то собрал перед домом и громко сказал:
«Пусть выйдет тот, кому необходима свобода»,
И гордо ступил вперед некто Мбете, возможно,
Что будущий мистер Уилкинсон, или что-нибудь вроде – как он полагал.
Я спросил: «Ты будешь мне благодарен, если
Я отпущу тебя на свободу? Или ты сразу уйдешь и
Постараешься мне отомстить?»
Он, знаете, сэр, почему-то замялся.
И получил пулю прямо в лицо.
Остальные спокойно вернулись к работе.
Когда над горизонтом ночами слишком часто и ярко
Стали вспыхивать искорки – плантация в пламени
За несколько миль выглядит именно так – я взял
Ту винтовку Шарпса, трех лошадей и снова собрал рабов.
Знаете, сэр, вам не понять, что значат слова:
«Это моя земля», когда в слове «моя» заключается все.
И из-за капризов истеричных девиц, что по ошибке
Надели брюки и зовутся сенатом, я не намерен лишиться этой
Бесценной приставки к слову «земля».
Простите. Так вот, я сказал:
«Я ухожу. Но знайте – это совсем не значит,
Что я вас сейчас отпускаю. Это совсем не значит,
Что вы теперь можете бросить работу и разбежаться.
Это совсем не значит, что Макембе надо убить, а
Также совсем не значит, что, когда я вернусь,
Я кого-то недосчитаюсь. Старик Абимбола, который
Умеет читать и писать, а также знает, чем
Мне обязан, продаст урожай.
Это моя земля.
Я расчищал поля. Я привозил семена. Я осушал болота.
Кто-то всерьез полагает, что я просто так, умея за тысячу ярдов
Послать в человека пулю, все это забуду и постараюсь
Исчезнуть? Сделаю вид, перебравшись на Север,
Что я всегда был против рабов и неволи?
Да за милю во мне, по южному говору и манерам,
Всякий северный хлыщ сразу узнает белого массу с Юга.
Вам не нужна свобода. Вам нужен маис и хлопок.
Или голод и цепи. Или выжженные саванны, где
Вас снова, как крыс, переловят, и снова перепродадут.
Я вас не отпускаю. Вы не стоите глупой свободы.
А до умной вы дорастете не скоро.
И упаси вас всех ваши древние боги заставить
После войны вас разыскивать по стране»
Вот и все, уважаемый сэр. Вы, полагаю, за поезда,
Пошедшие под откос, за отравленные колодцы,
За выстрелы, после которых вначале лопается голова,
А звук слышен лишь через три секунды (там здесь мог только я),
Меня расстреляете завтра? Что же, спасибо, сэр.
Но в довершенье я бы хотел к своему рассказу добавить
Деталь – из пятисот рабов, что я оставил,
Семь человек, просто так, не за награду и не за свободу,
И уж точно не за мою к ним любовь и добрую руку,
В тот вечер пошли со мной. Кстати, именно их
Было труднее всего мне когда-то поймать.
В ваших умных глазах, милый сэр,
Я читаю надежду на то, что если бы Юг одержал победу,
Я бы их отпустил.
Ничуть не бывало. Они бы вернулись к своим мотыгам
И аллигаторам. Последний раз я это сказал им вчера,
Перед дракой, в которой меня захватили «янки».
Но – увы. Они уже никогда никуда не вернутся –
В этой драке легли все семеро и каждый из них
Дрался до последнего в сумке патрона, до поломанного ножа.
Удивительно, правда?
А знаете, почему? Я никогда не пускал в ход плеть и колодки.
А сразу стрелял.
Благодарю вас, сэр, за внимание и сигары.