две тысячи пятнадцатый

ТЫ

Шляпник и принцы, иваны и дураки –
Все они в жизни моей встречались попеременно,
Жизнью их сдуло, как с кружки пивную пену,
Вроде и были, просили моей руки,
Розы дарили, и даже в горшках – фиалки…
Были и сплыли.. Фиалок, пожалуй, жалко.
Ты появился гаданиям вопреки:
Был не герой, не принц; не сошел с ума
От петербургской слегка ненормальной жизни
И не озлился, а фокусы и капризы
Принцам оставил. Запрятаны по домам
В темных шкафах поношенные скелеты.
Ты – это ты. И мне очень нужен - это
Я без тебя решила. Давно. Сама.

ЧТО ОСТАНЕТСЯ

что
отличает меня
от смуглой шумерской девушки,
грустно гладящей влажную глиняную табличку
в хижине древнего Урука?
смотрит, не видя,
на Белый храм,
я - на заоконный белый пейзаж..
выводит, стирает и снова выводит пикты,
впечатывая в послушную глину
полуденный жар,
проезжающую мимо повозку
и мольбу - возвращайся в Урук, любимый.
я -
пишу и стираю,
пишу и стираю слова,
глажу холодный квадрат экрана...

но шумерские таблички долговечнее,
чем буквы на мониторе.

ЧАША

     Но сейчас идет другая драма,
     И на этот раз меня уволь.
                Борис Пастернак

Не проноси эту чашу мимо,
но - в закулисном моем аду.
Да,
допиваю, да, нелюбима.
но - умоляю, не на виду.
там, где бинокль не спускают с рампы
в жажде вампирской - страстей хлебнуть
и ковыряются пальцы в ране..
я эту ношу - не потяну.

БЕККИ

Бекки не любит свое имя.
она коротко стрижется и красит волосы
в радикально чёрный цвет.
она не выносит спелеологов
и никогда - слышите, никогда! -
не сажает анютины глазки.
у неё в доме нет даже газет.
А после третьей рюмки виски
обычно плачет
и посылает писателей на все 26 букв:
- Сволочи! Даже самые лучшие из них -
сволочи.
так поломать мне жизнь!

ПОГОВОРИ

Ветшает жизни ткань - прореха за прорехой,
То штопаешь, то шьешь и теплишься едва..
В редеющем лесу обманчивое эхо
Торопится вернуть обрывками слова.
Подумаешь, слова! какая с них пожива,
Ни нитки, ни иглы из них не сотворить.
Но, милый мой, пока с тобой мы оба живы,
Поговори со мной.

Давай поговорим...


БАБУШКЕ

.. я маленькая. Лет пяти-шести.
Негромко ною -  очередь за хлебом
В квартал длиной.
За руку ухватив,
Незло встряхнув  уплаканное чадо,
Шепнет:
– и мне реветь заследом?
Хоть плачь, да стой. К обеду хлеба надо.
 Эх, кабы дело было на Печах,
Неужто я б тебя будила рано?
Да перестань реветь, моя печаль!
Вот купим – отломлю тебе с походом .
да чтоб он провалился, ваш Отрадный,
и  кукуруза …
Очередь подходит!
Идем домой, довольные собой –
Добытчицы, хозяюшки, голубки,
И ветер треплет бантик голубой
И тёмный ситчик бабушкиной юбки.
.. из очереди, как из-под земли:
- Ахх… белого буханку понесли…

МАТРЕШКА

откопанная в недрах сундука -
послание из прошлого далекого,
в платочке, черноброво-черноокая,
она смеется, пережив века
с восстаньем, манифестом, революцией,
застоем, перестройкой и Чечней.
Пережила! Встряхнет косицей куцею
да сарафан расправит расписной -
и дальше жить. Житьё-бытьё налаживать,
детей растить, творить блины да щи,
дел не деля на мелкие и важные.
А плакаться не будет, не взыщи.