Кошка и Буслаев

На  вишню  всё тише  нисходят  каскады дождя,
и листья, дрожащие в струях усталого   ливня,
во влажной прохладце под хмурью небес серебрятся.
И кошка брезгливо
трясёт мокрой лапой, в осоку войдя,
под лепеты водных пульсаций и гул водосливов.

В ромашковый лес, где канавы по кромки полны
шипучей водой, где неслышно и мягко, как тени,
скользят пузыри по волне, по зеркальному дрипу.
И капли в смятенье,
буравя  пространство, быстры  и нежны,
влекутся со всхлипами к аркам склонённых растений.

К плетениям трав, словно дикие джунгли, густым…
Но кошка в расстройстве  –  упругость  стеблей  попирая,
громадной храминой, широкой,  заросшей по цоколь,  –
сантехник Буслаев
лежит на поляне в плену  дремоты,
и  во-до-по-то-ки   натуру  его  омывают.

Щебечут ручьи на просторах  могучей груди,
струят по рукам, что грубей, чем курильские  крабы.
И ливень герою не страшен  –  спокойствие пашен
разлито во храпе,
он спит  - до зари ты его не буди.
И снится Аркаше пейзаж  мирового масштаба.

Там волны великих морей и течения рек
закованы в трубы.  А боги стальных оболочек  -
сантехники  -  статны…  Клозеты  чисты, и опрятны…
“Нет, нынче до ночи
никто не покормит. Бесчувственный  век!”, -
и кошка невнятно буслаеву маму   порочит…

Аркадий,  суровый, как сфинкс  в африканских песках,
подобно пустынному стражу,  к векам равнодушен,
лелеет бугристую землю, за  деву приемля…
И  скачет по лужам
ворчливая кошка в голодных грустях -
качаются стебли... Гроза над Семёнковым кружит.