Тропы заячьи в изумрудной пыли

Тропы заячьи – в изумрудной пыли. Лесом шли [долог путь] да себя забыли. Под ногами в тумане всходил рассвет. Оглянись. Позади сотни долгих лет.

Серебром высыпаются в травы росы, зимы сходят на вёсны, за летом – осень. По губам заструится брусничный сок. Первородная тайна пронзит висок – отзывается алая в венах стоном, и такая в округе нуга-истома, а в глазах – не изведать и не понять, и волос полувлажных завьюжит прядь, и замечутся птицы галдящей стаей, над скрещением взглядов без дна взлетая, испугавшись внезапно грядущих бед, за которые вечность несёт ответ, как и мы за дыханье души друг друга, охраняя пределы земного круга, где людские молитвы не канут в прах, где теряешь сознание в лунных снах.

Как змеиное тело падёт на плечи, ядом смерти отравлен остывший вечер. Как одежд травношёлковых ткань легка, растворяется мёртвая боль-тоска.

Камень мшелый так стар, а не знал, не чаял, как безмолвно бывает во тьме молчанье. Ветер тихо/устало в изножье спал, бирюза расстилалась на пиках скал, а земля то смолою внутри кипела, а то вдруг становилась белее мела. Между пальцев скользил бытия песок. Был он жёлт, словно мёд переспелых сот…

Лесом шли [путь далёк] да себя забыли. Волки в голос да в след погребально выли, и на плечи ложился седой закат. Изумрудом отсвечивал неба скат.