Я люблю тебя. Больше нет новостей

Я и вечность, пожалуй, смогу: уставшего, пьяного, дикого, говорящего ерунду, беззаботного или разбитого – я любого тебя приму.
За тобой сотни путей – за тобой хоть в чистилище – хоть в острог, за тобой, даже если ты приговорён
На пожизненный срок.

Ибо есть Вера в то, что ты пророк, а не бездарь, я чувствую душу твою, она нема и бестелесна,
Легка и бессловесна, сердце твоё – бездна.
И не видывал свет такого подлеца, такого отъявленного беса, занимающего в моей груди так много места, иного такого история неизвестна.
Ты моё копьё Маврикия и Ковчег Завета, и пуще святости нимб
Ореол этого текста.

Ты остерегайся нежных, но не родных рук, этих нег, величественней Эвереста.
Я что бы ни писала, поэму ли, стих, что бы ни было – суета, покой, сиеста,
Держу в сознании образ твой – от губ и глаз до каждого непринуждённого жеста,
От безмятежности твоей до хмельного действа.
Я осознаю всю мглу и пустошь без тебя с одного присеста.
Без тебя я мертва, а с тобой – воскресла. Без тебя я полна спеси и протеста, без тебя я безымянна и безызвестна,
Пресна и безынтересна, суха и бесполезна, чтобы ни говорила – всё неуместно, какой бы ни был простор – без тебя везде тесно.
И сколько ни было бы жизни – без тебя она пресна.
Без тебя я как путник без креста, как сирота без детства.
С тобой – я многогранна и прелестна, я полна сил, любви, кокетства.
Но быть с тобой, с счастливым сердцем – мне, вероятно, не по средствам…

И потому, как молитву тебя вспоминаю, где бы ни была я. И при солнце и при небе чёрством.
Вспоминай меня осенью, в краю безмолвном, вспоминай, коль не смог добиться упорством.
Ни друг, ни враг не рождал во мне сопричастности миру более, чем ты, с венцом своего превосходства,
Дающий страсть мне жить из последних сил мышечного производства.
Без тебя, что ни лики, то обнаженные уродства, ни в чём не сыскать мне ни доблести ни превосходства.
Без тебя – как жизнь без мечты, сродни сиротству,
Любая мысль – подобна сумасбродству и никто, кроме тебя, не обрёл в душе моей господства.
В тебе, что ни поступок, так величие и благородство, а во всех иных, мне кажется, что ни действо – скотство.

И поныне, мы — созвучие двух родных невесомых душ.
Слуги земли, что тянут в плоскости бытия смертное сочетание наших тушь,
Вероятно, предпочли оставить нас, вселивши в сердце чувство друг друга нужд.

«Как ты меня не смог, Господи, Ты его храни, проложи дороги, сведи мосты, Обереги, не обессудь, ведь он мне не чужд.
Освяти ему пути, убереги и дай преодолеть пустоту и льды зимних стуж.
Чтобы руки у его женщины — шелк, чтобы он в их ласке покой нашел, коль не насытился вечерами наших дружб.
Пусть будет счастлив каждый миг – покуда я чья — то жена, а он, чей — то муж…

И спаси от отъявленной пустоты, что живет без него у меня под кожей,  разделяя меня на несколько независимо от себя рассуждающих частей.»
Черная рябина, холод её ключиц и кистей, туман – цвета пастель.
Почему ты так и не сделал меня своей?,
Раз всегда был родным от мускулов до костей, от мембран до кровей,
Раз так и не придумал Бог настолько близких друзей, друг друга дополняющих людей.
Я пройду без тебя сотни путей, но это будет не более, чем утоление страстей.

Знаешь, у нас тут снега на несколько областей, дети Родины за матерь свою ложатся чередой раздробленных костей.
Народ ждёт решения властей. В моём городе, всё замело, метель. 
Земля холодная, как Иисус на кресте, невиновно распятая, дрожащая как свиток рябины гроздей.
Нам с океаном есть о чём молчать, и мы с ним молчим по несколько недель.

За это чувство я не прощу. Я люблю тебя.
Больше нет новостей.